Fairy stories
Меню сайта
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
Статистика
| Главная » |
"Desynchronization", drama, romance, Огата&Сай, глава 6
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 (I) Глава 7 (II) Глава 8 (I) Глава 8 (II)
Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12(I) Глава 12(II) Глава 13 Глава 14(I) Глава 14(II) Глава 15(I) Глава 15(II) Глава 16(I) Глава 16(II) Эпилог Глава 6 Автовладельцам в Японии живется несладко. Страховка безбожно дорогая, припарковаться практически негде, ограничения скорости возмутительные. Но пяти минут на станции Синдзюку Огате хватило, чтобы вспомнить, почему он со всеми этими неудобствами мирится: даже в середине дня давка стояла совершенно безумная. Поток пассажиров был настолько велик, что люди постоянно толкали друг друга, особеннно если не смотрели, куда идут (а многие и не смотрели), и тем более, если что-то несли в руках, например, как та крашеная блондинка, которая только что стукнула его по локтю своей непомерно большой сумкой от модного дизайнера. Огата, прищурившись, посмотрел в ее удаляющуюся спину: он мог держать пари на что угодно, что сумочка у нее – поддельная дешевка. Он поморщился и потер локоть, с особенной остротой вспоминая, до какой степени ненавидит общественный транспорт – сейчас он снизошел до метро только ради того, чтобы удостовериться, что Фудзивара в случае необходимости сумеет проехать на нем самостоятельно. Подвозить его на машине для Огаты была не проблема – Фудзиваре нравилась быстрая езда, а про ограничения скорости он, похоже, просто не помнил – но расписание игр должно было вскоре вынудить Огату часто уезжать из города. Если он выиграет право бросить вызов за титул Госэй, ему будет нужно уезжать на три из пяти партий матча, один раз аж на Окинаву. Фудзивара оторвался от изучения висящей на стене карты. – Мы едем в Икэбукуро, значит, это будет 150 иен? Огата кивнул и подошел к автомату для продажи билетов, встав так, чтобы Фудзивара мог видеть, как совершается покупка. Фудзивара без заминки повторил за ним последовательность приобретения билета, но в его движениях была напряженность, показывающая, что он делает это впервые. Она противоречила утверждению доктора Ямады, что процедурная память у него не повреждена – разве покупка билетов не относится к приобретенным навыкам? Разве что Фудзивара ни разу в жизни не ездил на поезде, что Огата отмел как практически совершенно нереальную вещь для человека, живущего в Японии. Даже ведущие затворнический образ жизни монахи – любители го, и те время от времени ездят на электричках. Они начали проталкиваться через толпу к турникету. – Чтобы каждый раз не приобретать билет, удобнее иметь проездной, так что мы тебе на обратном пути купим карточку SUICA, – сказал Огата, пока они скармливали свои билеты турникету. Когда они вышли на платформу, он показал на электронные информационные табло и выпуклые желтые линии, протянувшиеся из конца в конец платформы. – Не заходи за эти линии, иначе по прибытии поезда ты окажешься слишком близко к нему. – Да, конечно, – Фудзивара с энтузиазмом огляделся по сторонам. – Как здесь много людей! Интересно, куда они все едут. Огата пожал плечами, явно не разделяя его восторга по поводу их попутчиков, которые вскоре с ними наперегонки бросятся к подошедшему поезду. – По магазинам. На работу. На учебу. Линия Яманотэ в Токио, пожалуй, самая загруженная, потому что соединяет крупнейшие станции. Остановился, зашипев тормозами, подошедший поезд, и платформа задрожала под вывалившейся из него толпой пассажиров, несколько из них толкнули Огату и Фудзивару, прокладывая себе путь. – Как грубо, – возмутился Фудзивара, проходя следом за Огатой в вагон. Все сиденья были уже заняты, и они встали у дверей с противоположной стороны. Огата жестом показал Фудзиваре, чтобы тот взялся за поручень, иначе, когда поезд дернется, он может с непривычки потерять равновесие. Возмущение Фудзивары испарилось, как только он заметил над дверями компьютерное табло. Постукивая веером по губам, он уставился на него, буквально зачарованный информацией о времени прибытия на станции. «Его так легко отвлечь», – весело подумал Огата. Любая новая вещь привлекала внимание Фудзивары – а новым для него было практически все. Он напоминал смышленого ребенка на экскурсии. Фудзивара оторвался от табло. – Три минуты до Син-Окубо, шесть до Такаданобабы, девять до Мэйдзиро, двенадцать до Икэбукуро, пятнадцать до Оцуки, восемнадцать до Сугамо… Огата удивленно приподнял бровь: Фудзивара бодро перечислял весь маршрут ветки Яманотэ, а ведь он читал информацию не больше двух минут. Он уже демонстрировал великолепную память на сыгранные партии, но на это было способно большинство профессионалов го, пусть и не на такой скорости. Но запомнить более или менее случайные названия станций гораздо сложнее, чем ходы, имеющие четкую последовательность, обусловленную логикой и принципами игры. Нужно устроить тест. – Видишь вон там карту? – Огата показал на схему метрополитена рядом с табло. – Чтобы ездить на метро, ее будет полезно запомнить. – О, спасибо, сэнсэй, – Фудзивара уставился в карту, пробегая глазами по веткам. Огата украдкой засек время. Через три минуты двадцать секунд Фудзивара повернулся к Огате. – Готово! – Какие станции находятся на линии Тюо-Собу? Фудзивара без запинки протараторил названия тридцати девяти станций. – Если тебе понадобится быстро добраться из Нарита до Омия, каким маршрутом ты поедешь? – Линия Дзёбан Рапид до Уэно, потом пересадка на линию Уцуномия. Огата еще долго гонял Фудзивару вопросами, но все-таки признал, что тот запомнил всю карту. – Это весьма впечатляет. Фудзивара склонил голову набок. – Правда? Но линии закодированы цветами, поэтому запомнить легко, – сообщил он, как будто при наличии визуальной поддержки запечатлеть в памяти больше сотни станций было сущим пустяком. Легко только для такого, как ты. Огата и сам обладал незаурядным интеллектом – в классе он всегда был одним из лучших, даже когда в старшей школе тратил все свободное время на занятия у Тои Коё – но он знал, что меньше, чем за два часа, эту карту запомнить не сможет. – Наверное, у тебя эйдетическая память. – Эйдетическая? А это хорошо или плохо? – спросил Фудзивара, легко постукивая пальцами по поручню. – Это означает, что ты способен запоминать то, что видишь, настолько детально, как будто твой мозг делает фотоснимок. По крайней мере, я так слышал, – Огата улыбнулся. – Эйдетическая память – очень редкая, и считается, что хорошая способность. Он был вознагражден сияющей улыбкой. – Благодаря тебе я узнал о себе еще одну вещь! Ты мне так помогаешь! У Огаты знакомо царапнуло в груди, но он решительно отодвинул мысль, что с Синдо необходимо поговорить на тему с а я. Нет причин надеяться, что Синдо внезапно выдаст свои секреты, даже если Огата сумеет удержать его на одном месте достаточно времени, чтобы успеть поговорить. Прошло почти две недели с того момента, как он спросил Синдо про NetGo, а парень до сих пор обходил его стороной. Что еще хуже, Акира-кун, чья обычно безупречная логика явно пострадала от подростковых гормонов, считал Огату виновным в том, что Синдо вернул себе привычку срываться с места, как пугливый жеребенок. В среду Акира-кун, бросив на него особо мрачный взгляд, сердито махнул рукой на доску с незаконченной игрой и ушел. Итикава объяснила Огате, что Синдо внезапно вспомнил некое «важное поручение», причем, по чистой случайности, именно в тот момент, как от стоянки донесся характерный рев двигателя машины Огаты. – Ну в самом деле, Огата-сэнсэй, – Итикава строго подняла указательный палец, – почему вы не можете вести себя так, чтобы не пугать молодых игроков? Вы становитесь не лучше Кувабары-сэнсэя! – Огата чуть не подавился сигаретой. Чтобы его еще хоть раз сравнили с этой старой мартышкой! Все равно не похоже, чтобы у мальчишки была какая-то полезная информация, угрюмо думал Огата. Скорее он сам сумеет помочь: его внимательность и терпение уже успели подтолкнуть Фудзивару вспомнить о себе несколько фактов. Огата задумался, каким человеком окажется Фудзивара, когда вспомнит больше. Предмет его размышлений сидел рядом и с огромным интерсом смотрел на мелькающие пейзажи. Такой детской очарованности окружающим миром почти наверняка уже не будет. И ради его же блага хочется надеяться, что Фудзивара не останется до такой степени наивным: тот до сих пор не заметил косых взглядов, которые бросали на него другие пассажиры. Огата ожидал, что Фудзивара будет привлекать к себе внимание – в Токио, как во всех столицах, хватает броских, эксцентричных личностей, но молодой, очень красивый парень с настолько длинными волосами все равно выбивается из нормы. Фудзивара умен, и дело скорее в том, что он просто не видит реальный мир, подменяя его собственным блаженным представлением о нем. Фудзивара так легко, так безоговорочно и неосторожно привязался и к нему, и к Чень Лянь. Всегда ли он был таким доверчивым или это результат того, что он забыл все плохое – забыл, как его предавали, забыл, насколько дурными могут быть люди? Огата думал о том, что если сам потеряет память, то станет не менее, а более подозрительным. *** – Ой, какая красивая! – воскликнул Фудзивара, взявшись за темно-красную блузку с длинными, ниспадающими рукавами. Он не будет смеяться. И он не засмеялся. Огата призвал всю свою силу воли, чтобы взамен изобразить вежливое покашливание, хотя от смеха болели бока. Это был настоящий, жаль, что никем не оцененный подвиг: обычная искренность Фудзивары в этой конкретной ситуации была просто убийственной. – Цвет красивый… Но ты смотришь не на ту секцию, – наконец выговорил он. – Мужская секция вон там. – Э-э-э?! – Фудзивара отпустил блузку и отправился туда, куда показал Огата. В мужской секции рядами висели унылые деловые костюмы, и, бросив тоскливый взгляд на женскую, с куда более яркими нарядами, он огорченно пожаловался: – Значит, вся красивая одежда достается женщинам. – Боюсь, что так. Но выглядеть метросексуалом до сих пор модно, так что ты, наверное, сможешь подобрать что-нибудь симпатичных розовых оттенков, – откликнулся совершенно довольный Огата. Это куда веселее, чем покупать одежду для себя самого. *** Фудзивара быстро сузил выбор, отвергнув большую часть мужского ассортимента из-за скучных расцветок и примитивных фасонов. Наконец он решил примерить бледно-золотистую рубашку, светло-голубую и красную, почти такого же оттенка, как вожделенная блузка, хотя узкие, застегивающиеся на пуговицы рукава вместо свободно спадающих, как у той блузки, его страшно расстраивали. Если подумать… Исторический костюм, в котором он нашел Фудзивару, тоже имел широкие рукава. Огата задумчиво поправил очки на переносице. А что если Фудзивара пытается выбирать одежду, похожую на тот костюм? Может быть, этот стиль подсознательно обнадеживает его как нечто знакомое, как ниточка к забытому прошлому. Занавеска примерочной кабинки отдернулась, и Фудзивара нерешительно вышел, облаченный в золотистую рубашку и пару черных слаксов. Он потянул за полу рубашки. – Нормально смотрится? Брюки сидят хорошо? Они какие-то тесные. – Это потому что ты носил мою одежду, а она не подходила тебе по ширине плеч и бедер. Нужно, чтобы штаны и без ремня не спадали, – ответил Огата, обходя Фудзивару кругом и наслаждаясь зрелищем. Если бы он знал, как Фудзивара будет выглядеть в одежде по размеру, то повез бы его за покупками гораздо раньше. Изящная осанка подчеркивала изгиб спины, заставляя взгляд скользить ниже, к узким бедрам и определенно красивой заднице. – По размеру подходит хорошо, и цвета тебе тоже идут, – Огата постарался, чтобы его голос звучал нейтрально, без мурлыкающих ноток, которые он обычно позволил бы себе в такой ситуации. Не стоит травмировать его невинного мастера го. Осмотревшись еще немного, Огата нашел темно-зеленую холщовую куртку со свободными рукавами. Фудзивара ей страшно обрадовался, а вот к синим джинсам отнесся с подозрением. – Джинсы – основной элемент любого гардероба, – настойчиво надавил Огата, частью потому, что это действительно так и было, частью потому, что ему нравилось, как Фудзивара в них выглядит. Фудзивара сморщил нос, но согласно кивнул и добавил джинсы к стопке выбранных вещей. – Ткань у них слишком жесткая. – Деним и должен быть таким. Ткань грубоватая, но при работе или занятиях спортом это удобно. Или если просто нужно выглядеть неформально, – Огата помог Фудзиваре собрать вещи, и они направились к кассе, где симпатичная продавщица с волосами, заплетенными в косички, улыбнулась им с плохо скрываемым восторгом, в полной уверенности, что перед ней парочка. Огата подумал, что мужчины, как правило, не ходят вместе за покупками, если только они не связаны близкими узами, а Фудзивара ему явно не годится ни в сыновья, ни даже в братья. Впрочем, Огату мысли случайной продавщицы по поводу их отношений нимало не волновали. Существовала только одна женщина, чье мнение для него было по-настоящему важно, но Огата надеялся, что она благополучно останется в неведении относительно того, что он теперь живет не один, иначе ему предстоит их знакомить, а это будет крайне неловко. *** gofish: ты сегодня самодоволен больше обычного. old man n' sea: ну-ну, что я тебе говорил про проецирование? для нормальных людей счастье =/= самодовольство. gofish: ты под определение «нормальный» даже с натяжкой не подходишь. давай, говори, в чем дело, явно собираешься хвастаться. old man n' sea: *обиженно* хвастаться? какое у тебя обо мне низкое мнение! gofish: хочешь сказать, абсолютно точное. old man n' sea: ха. ладно, буду в этот раз великодушен, поскольку ты из всех, кого я знаю, самый большой тайный поклонник с а я. Я скоро выложу на сайт особенный сюрприз… *барабанная дробь* . . . gofish: и? old man n' sea: я недавно сконтачился с одним про, который сохранил копии многих игр с а я, ты же знаешь, с а й почти всегда играл в дневное время; ну вот, этот про тогда был инсэем, и ему удалось посмотреть многие партии. old man n' sea: кажется, ему даже один раз удалось сыграть с с а е м самому – везучий гад. gofish: да уж. и сколько кифу ты достал? old man n' sea: *грозит пальцем* жадина, жадина! 20. 20 чудных крошек. все подлинные, я их прогнал через программу, чтобы сравнить с базой данных. абсолютно точно почерк с а я. я их всегда проверяю – не поверишь, скольких придурков прикалывает попытаться подделаться под с а я. gofish: жду с нетерпением, чтобы их посмотреть. old man n' sea: уж догадываюсь. это здорово продвинет разработку программы. хотя, конечно, самого с а я не заменит. gofish: и кто тут жадина? зачем тебе с а й, если ты соберешь в базу достаточно игр? old man n' sea: *фыркает* сразу видно, что ты не программер. на текущий момент программа может строить довольно точные догадки, как с а й стал бы действовать в каждой конкретной ситуации, на основании формул, которые я вывожу из кифу. но мои формулы основываются только на тех ходах, которые с а й действительно сделал. Выбор, на котором он остановился. old man n' sea: я не могу создать формулу, которая может вычислить, какой второй, третий вариант он при этом держал в уме… именно поэтому после крупных матчей всегда бывает обсуждение. не зная, какие варианты игрок отбросил на определенных критических ходах, не можешь по-настоящему понять его рассуждения. gofish: тем более что у с а я рассуждения чрезвычайно глубоки. old man n' sea: *кивает* без знания отвергнутых вариантов моим формулам всегда будет не хватать глубины. old man n' sea: хех. если бы только с а й согласился сотрудничать и отозвался бы на мои посты. может, надо предложить ему конфетку повкуснее. gofish: видимо, он слишком хорошо разбирается в людях, чтобы дать себя заманить в твои коварные планы. old man n' sea: ты жестокий, жестокий человек. но я на самом деле никогда и не ждал, что он ответит. gofish: ? old man n' sea: я тебе никогда не рассказывал свою безумную теорию насчет с а я? gofish: нет. расскажи. old man n' sea: у тебя свои секреты, у меня свои. ладно, я ушел поиграть с моими замечательными новенькими кифу. они мне не дадут заснуть всю ночь *подмигивает* пока! old man n' sea вышел из чата в 11:45:25. gofish вышел из чата в 11:45:50. *** Огата откинулся на компьютерном кресле и сделал глубокую затяжку. Бедный Ян Хай. Его программа "GoGhost” – восхитительный, амбициозный замысел, однако знакомить его с Фудзиварой у Огаты ни малейшего намерения не было. Не потому что Ян Хай ему не нравился: китаец был сильным игроком, дружелюбным и умным. Он общался так свободно, как мало кто из игроков в го – особенно из старого поколения японских про, у которых ксенофобия доходила до того, что они отказывались участвовать в международных мероприятиях. Ян Хай же заводил контакты практически в любой стране, где играли в го (недавно он мимоходом упомянул, что начал заниматься испанским – Огата подозревал, что это связано с его компьютерной программой). Но именно поэтому Ян Хай – худшая кандидатура из всех, кому можно сказать, что с а й внезапно объявился. Даже если он пообещает не распространять информацию по интернету, все равно не удержится, чтобы не поделиться секретом с друзьями, двое из которых прекрасно знают Огату. По лицу Огаты промелькнула тень. Сэнсэй… вот кто успел доказать, что очень хорошо умеет хранить тайну, по крайней мере, от своего вроде как самого близкого ученика. Тоя-сэнсэй безо всякого труда хранил бы молчание, покуда имел бы возможность играть с с а е м. С другой стороны, Исуми, кажется, не так уж сильно интересуется с а е м и NetGo; этот спокойный парень обычно фокусируется на препятствиях, возникающих непосредственно перед ним. Но Исуми – хороший друг того рыжего ученика Мориситы. Судя по Всемирному любительскому чемпионату го, тот постоянно играет в го по интернету, и к тому же так одержим с а е м, что не постеснялся орать о нем в помещении, полном иностранных игроков. Огата мог легко представить, как рыжий возбужденно болтает про с а я всем подряд, а значит, у Огаты с Фудзиварой не останется ни минуты покоя. Осаждающая Фудзивару возбужденная толпа – последнее, что тому нужно, пока он все еще страдает от потери памяти. Огата решительно затушил сигарету и встал из-за компьютера. О том, чтобы сказать Ян Хаю, и думать исключено; мир профессионального го просто-напросто слишком мал. Жаль, конечно, что интересы Ян Хая пошли вразрез с его собственными, но таковы превратности игры. Огата налил себе в кухне стакан воды и зашел в гостиную. Фудзивара, как обычно, сидел не на диване, а на полу у раздвижных стеклянных дверей балкона. Когда Огата уселся на диван, он даже не поднял головы от листка для записи игр, куда быстро, без пауз, ставил пометки. Рядом с ним аккуратными стопками были сложены уже готовые кифу. Огата прищурился, пытаясь на глаз прикинуть количество записанных партий. По меньшей мере сотня. Сколько же еще партий запишет Фудзивара? Когда они играли в ту первую ночь, Фудзивара сказал ему, что помнит сотни игр. Тогда Огата решил, что это просто образное выражение, но после демонстрации фотографической памяти во время поездки на метро уже так не думал. Опытный про может запомнить несколько дюжин игр от начала до конца, но Фудзивара, безусловно, гораздо выше среднего уровня. И поэтому, когда они вернулись из похода за покупками, Огата предложил ему не стесняться брать чистые бланки для записи кифу. Это было три дня назад. Фудзивара принялся за задачу с той же стойкостью и упорством, с какой брался вести дневник, часами записывая красными и черными чернилами числа. Похоже, что здесь его память работала безукоризненно: он заполнял кифу не задумываясь, в непрерывном, ровном темпе. Раздался шелест переворачиваемого листка. Фудзивара, нахмурив брови и постукивая ручкой по губам, посмотрел на чистую оборотную сторону, и его глаза расфокусировались, словно он погрузился в глубины своей памяти в погоне за ускользающим ответом. Наконец он слегка вздохнул, нацарапал несколько значков и отложил кифу в самую большую стопку. Положив веер на колени, он повернул голову к балкону, задумчиво глядя на яркие, мерцающие огни ночного Синдзюку. Не в первый раз Фудзивара впадал в задумчивость. Когда он вот так замолкал, то совершенно отрешался от происходящего, даже если секундой раньше что-то говорил. В обычных обстоятельствах Огату это раздражало бы, но он знал, что здесь не простая невнимательность. В лице Фудзивары проступало тоскующее, потерянное выражение, так не сочетающееся с его обычным энергичным оптимизмом. В эти моменты он выглядил таким… хрупким. И, боясь cломать то, что слишком хрупко, Огата каждый раз просто наблюдал, ждал, пока Фудзивара выйдет из охватившей его меланхолии. «Я помню игры до последнего камня, но не могу вспомнить ни одного лица», – сказал Фудзивара в ту ночь, когда они впервые встретились. Может быть, сейчас он старается вспомнить лицо того, с кем играл только что записанную партию. Сколько же людей – людей с забытыми лицами – играло против него те партии, чьи кифу лежат сейчас на полу, задумался Огата. Чтобы играть так, как Фудзивара, он должен был играть с очень многими и на протяжении многих лет – тот месяц блестящих побед в NetGo в качестве с а я лишь отшлифовал уже имеющиеся навыки. И поэтому его полная неизвестность миру становилась еще более невероятной: где все те, с кем он играл эти годы? Его наставник или наставники? Монахи? Почему они не откликнулись? Должны же они были заметить его исчезновение. Огата не мог понять, почему ни его собственные запросы не дали ни единого результата, ни полиция не нашла ни единой зацепки. В конце концов, го – это мир, где все, прямо или косвенно, друг друга знают. Огате, естественно, было страшно любопытно взглянуть на кифу, но Фудзивара почему-то не хотел их ему давать. Когда он не работал над записью, то каждый раз складывал листки в папки-файлы и уносил к себе в комнату, бережно пряча, будто дорогие его сердцу фотографии или любовные письма. – Лучше потом, когда я смогу вспомнить и рассказать тебе от этих играх, – извиняющимся тоном сказал он как-то раз, опустив глаза и прижимая папки к груди. Как Огате было ни жаль, он понимал это чувство – желание быть хозяином собственной памяти. В конце концов, именно эти кифу были самой прямой ниточкой к прошлому Фудзивары. Огата поставил стакан на стол, и Фудзивара, обернувшись на звук, воскликнул: – Ой! Надеюсь, ты не долго ждал? Я тебя не заметил. Огата пожал плечами. – Не хотел тебе мешать. Но если ты на сегодня закончил, может, сыграем? – Да, конечно! – Фудзивара говорил чуточку слишком быстро, словно хватаясь за что придется, лишь бы отвлечься от тяжелых мыслей. Огата поставил гобан и гокэ на пол, стащил с дивана подушку и уселся на нее, скрестив ноги. Он терпеть не мог сидеть на пятках, потому что так и не смог научиться хитрости, как добиться, чтобы при этом напрочь не затекали ноги. А вот Фудзивара был способен многие часы просиживать в этой позе без видимого дискомфорта. Фудзивара выиграл право ходить черными, так что Огата посвятил первые ходы тому, чтобы помешать Фудзиваре развивать его планы. У Огаты всегда была склонность на начальном этапе играть в защите, приберегая атаки на более поздние стадии, когда у него уже было больше форм, на которые можно опереться. (При виде заманчивой уязвимости он, разумеется, атаковал бы и в начале, но в игре Фудзивары все соблазнительные уязвимости неизменно оказывались ловушками). Огата, хмурясь, смотрел, как камни Фудзивары искусно танцуют вокруг его собственных защитных ходов, создавая в левом нижнем углу, сфере его влияния, угрожающую форму. Фудзивара был талантлив во всем, но особенно ярко его талант блистал при игре черными, поскольку стиль его по природе был напорист и из права первого хода выжимал максимум преимуществ. Однако степень этой напористости Огата сумел оценить, только играя с Фудзиварой регулярно, потому что ходы его всегда бывали изящны, хорошо спланированы и не менее хорошо осуществлены, и это маскировало собой азартность его игры. Партия в го состоит из сотен ходов, и склонным к риску игрокам сложно избежать случайных огрехов, хотя, конечно, для наиболее опытных из них выгода, приносимая риском, перевешивает их ошибки. А Фудзивара ошибок не делал. По крайней мере, Огата пока не сумел заметить ни одной, а умение замечать ошибки противника всегда было его сильной стороной. Да, временами Фудзиваре случалось жертвовать камни или уступать территорию, но обычно эти жертвы только усиливали его построение. После каждой игры с ним Огата чувствовал себя таким измученным, будто сражался на поле битвы с бесстрашным древним полководцем, а не со своим молодым, кротким наставником. Даже просто не дать захватить свою территорию требовало от Огаты всех его способностей и сил до последней капли. Поразмыслив, Огата решил игнорировать угрожающую форму и взамен повести наступление на ключевую группу черных. Инстинкт говорил ему, что группа достаточно разбросанная, но он повел атаку осторожно, прекрасно зная, что «разбросанность» в камнях Фудзивары вполне может превратиться в «гибкость», которую тот при малейшей ошибке обратит против него. Если защита территории забирала у Огаты все, на что он был способен, то вторжение на территорию Фудзивары требовало выйти за пределы его возможностей. Это невероятно воодушевляло. Завершив атаку, Огата взглянул на Фудзивару, прикрывшего лицо веером. – Есть у меня прогресс? У Фудзивары видны были только глаза, но теперь Огата уже знал, что за веером скрывается улыбка – может быть, от радости за хороший ход ученика, может быть, хищно изогнувшаяся в предвкушении беззащитной добычи. – Прогресс включает в себя способность оценивать улучшение собственных способностей. Что думаешь ты сам? – Не надо этих сократовских методов. Мне не интересно, что думаю я, – Огата скрестил руки и бросил на Фудзивару сердитый взгляд. Наверняка так и есть, смеется над ним, закрывшись веером. Фудзивара взял камень, поставил его в другое место доски и с щелчком захлопнул веер. Он улыбался, и до Огаты дошло, что он признал неизбежную смерть своей атакованной группы. – Я думаю, – произнес он, выгибая бровь, – что ты порой чересчур суров к себе. Способность полностью осознавать свои возможности, уметь их оценивать – это тоже сила… но ответ на твой вопрос – да, ты чрезвычайно продвинулся. Ты быстро учишься, и мне требуется прилагать усилие, чтобы держаться впереди, – Фудзивара улыбнулся шире и указал веером на доску. – Ну а теперь, когда мы установили факт твоего прогресса, сумеешь сказать, сколько осталось ходов до моей победы? – Если я к себе чересчур суров, то тебя тогда как назвать? Учитель из тебя совершенно садистский, – проворчал Огата, всматриваясь в доску и просчитывая игру. Фудзивара несколькими умными ходами действительно обеспечил себе очередную победу. Но Огата никогда не просил его о форе и впредь не собирался; он был твердо намерен победить его в равной игре. Так же твердо, как намерен был раньше или позже вырвать у старика Кувабары титул Хонъимбо – скорее раньше, чем позже, если он продолжит тренироваться с Фудзиварой. – Ах, но мне и в голову бы не пришло снисходительно относиться к Огате-сэнсэю! Это было бы оскорблением его таланта, – прощебетал Фудзивара с самым что ни на есть невинным видом и явно довольный собой. Не только Огата любил выигрывать. *** – Тебе я автограф все равно не дам, так что даже не проси! – сообщил Курата, 9-й дан, качая толстым пальцем в сторону Огаты, и репортеры яростно застрочили в блокнотах в полном восторге от материала. Один из них даже сделал снимок. Огата, развлечения ради, придумывал, какая подпись появилась бы под фотографией, если бы ее удалось протащить через редакторов. Курата, 9-й дан – Огате Дзюдану: «Никаких автографов!» Дзюдан в шоке! – Сначала тебе придется меня победить, а этого не произойдет, но если бы произошло, тогда бы я подумал, – продолжил Курата с видом учителя, читающего нотацию ученику, и сложил руки на груди, как бы подтверждая свою нерушимую в этом уверенность. Огата был слишком хорошо воспитан и потому подавил желание театрально зевнуть. К тому же, это разрушило бы поддерживаемый им к собственной выгоде имидж человека холодного и отчужденного. Репутация Огаты шествовала впереди него, и порой было достаточно просто пристально взглянуть на более слабого противника, чтобы совершенно его смутить. В Ассоциации Го у него было очень мало соперников, способных по-настоящему заглянуть ему в душу, и Курата к их числу не относился. По правде говоря, нахальное, бессовестно высокомерное поведение Кураты Огату скорее забавляло: для него он был сродни сварливому петушку, расхаживающему, выпятив грудь. Но как бы Курата ни любил хвастаться, все же он никогда не был жесток и умел честно признать поражение. Последнее качество после сегодняшнего матча ему особенно пригодится, подумал Огата, не сумев скрыть ухмылку. – Что это ты так смотришь? – вопросил Курата. – Надеюсь, ты достаточно упорно тренировался, чтобы так на меня смотреть? – Играл понемножку с одним другом, – спокойно ответил Огата. Они встали перед зданием Ассоциации Го для официального снимка. На нем, конечно, был его любимый белый костюм, и от того, как резко он дисгармонировал с черным костюмом Кураты, Огата испытывал извращенное удовольствие. – Ну-ну, – подозрительно ответил Курата, как только фотограф закончил. – Я тебя знаю. У тебя что-то припасено в твоем белом рукаве. Огата лишь улыбнулся, и они направились в здание. Пусть у Кураты сверхъестественная интуиция – в этот раз она его не спасет. конец шестой главы
| |||
| Просмотров: 4025 | Комментарии: 5 | Рейтинг: 5.0/9 | | |||
| Всего комментариев: 5 | |||||
| |||||
Стараюсь в меру сил и постепенно набираемого переводческого опыта держать планку литературности, но именно "Десинхронизацию" переводить было легко: авторский язык в меру точен, в меру красочен. И - да, мне тоже думается, что недоговоренности без разжевывания - знак веры в умственный и нравственный потенциал читателя. ("Смотрите, полковник! Они не машут руками!"(С)) 
