Пятница, 29.03.2024, 01:57Главная

Меню сайта

Форма входа

Поиск

Статистика

Главная » 

"Desynchronization", drama, romance, Огата&Сай, глава 14 (II)


Глава 14(II)


Едва войдя, Огата сощурился от хлынувшего на него солнечного света. Все окна на противоположной стене были раскрыты, сёдзи отодвинуты, чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами хорошей погоды. Тоя-сэнсэй сидел перед своим любимым гобаном в обычной позе – скрестив руки – и не отводил глаз от доски, как будто не слыша, что кто-то вошел. Рядом уже были приготовлены дополнительные подушки: одна, конечно, по другую сторону гобана, а другая сбоку, точно посередине.

Эта вторая – для него.

Тут до Огаты дошло, что Фудзивара так и не ступил внутрь комнаты; его безупречные манеры на этот раз его подвели. Он стоял на пороге, прижав руки к бокам, и смотрел в спину сэнсэю, как будто до сих пор был не в состоянии поверить, что это наконец-то происходит. Огата сжал зубы. Он не хотел, чтобы Фудзивара смотрел на кого-то с таким благоговением, с каким смотрят на кумира. Даже если этот кто-то – учитель самого Огаты.

Но сейчас важнее всего игра, и Огата увидит ее своими глазами.

Важнее этого нет ничего, напомнил он себе, укрепляясь в решимости, затем тронул Фудзивару за локоть, и тот моргнул, улыбнулся и шагнул вслед за Огатой, так и не убравшим ладони с его локтя.

Как только они приблизились, Тоя-сэнсэй поднялся на ноги и повернулся к ним лицом. По лицу его, как обычно, невозможно было что-то прочитать, но Огата догадывался, что он почувствовал их присутствие, едва они вошли. Он всегда был сверхъестественно проницателен.

– Сэнсэй, это Фудзивара Сай. Фудзивара-сан, это мой учитель, Тоя Коё, – произнес Огата, как бы невзначай отпуская руку Фудзивары, хотя сэнсэй все равно наверняка заметил. Не то чтобы Огату это сильно волновало.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, – Фудзивара изящно поклонился.

– Для меня тоже, – Тоя-сэнсэй торжественно поклонился в ответ. – Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, – он оглядел Фудзивару с головы до ног, как будто ожидал увидеть какие-то внешние признаки амнезии.

– Да, спасибо. Мне с каждым днем все лучше. Прошу прощения за то, что доставил вам беспокойство, – Фудзивара смущенно опустил голову.

– Как я понимаю, вы все еще проходите курс лечения?

– Да, – щеки у Фудзивары стали пунцово-красными, но Тоя-сэнсэй лишь кивнул в ответ, как бы не заметив смущения собеседника.

Огате хотелось сочувственно поморщиться, но он не мог себе этого позволить. Он достаточно подробно по телефону изложил Тое-сэнсэю состояние здоровья Фудзивары (с разрешения последнего), но нет же, учителю непременно надо все перепроверить. Тоя-сэнсэй хоть и научился пользоваться интернетом и электронной почтой, но по-прежнему предпочитал увидеть вещь собственными глазами, чтобы убедиться в ее реальности.

– Садитесь, пожалуйста, – Тоя-сэнсэй указал на подушки.

Фудзивара занял место напротив хозяина, а Огата сел сбоку, отметив, что на гобане стоит единственный черный камень. Похоже, сэнсэй собрался воспроизвести какую-то игру, но зашел в ней совсем не далеко. В этом ничего необычного не было: за ним водилась манера надолго задумываться при переигрывании заинтересовавших его партий – странным было то, что гокэ с белыми камнями стояло по другую сторону гобана, а не рядом с черными.

Черные на звезде 16–16. Внезапно Огату озарило. Это же был первый ход сэнсэя в той первой игре против с а я. То, что сейчас он не убрал с доски черный камень и поставил гокэ с белыми камнями туда, где сейчас сядет Фудзивара – где он сидел раньше – это не простое совпадение.

Фудзивара тоже узнал ход и удивленно поднял бровь, но Тоя-сэнсэй ничего не стал объяснять и не передвинул гокэ, а просто сел и с ожидающим видом спрятал руки в рукавах хаори.

Огата заметил, что Фудзивара, стиснув веер, быстро переводит глаза с камня на Тою-сэнсэя и обратно, явно не зная, чего от него ждут.

Тоя-сэнсэй имел привычку молчать за игрой, считая, что для других игроков будет полезнее, если они сами возьмутся озвучивать свои вопросы и выдвигать теории, нежели подвергаться влиянию его собственных идей. С противниками, которые были ему интересны, он был еще неразговорчивее обычного, поскольку хотел этим подтолкнуть их больше говорить самим.

Но для Фудзивары беседа – это подтверждение, что его воспринимают, способ показать, что ты ему нравишься, способ понять, что он нравится тебе. Именно такой человек, как Фудзивара, воспримет затянувшееся молчание Тои-сэнсэя как неодобрение, а не как уважение, и особенно потому, что его грызет воспоминание о том пожилом ревнивом игроке, о котором он рассказывал.

Огата уже собрался нарушить молчание, как Тоя-сэнсэй заговорил:

– Я ждал.

Позабыв застенчивость, Фудзивара в открытую взглянул на Тою-сэнсэя, их глаза встретились, и во взгляде обоих мелькнуло понимание.

– Я тоже ждал. Очень, очень долго, – сказал Фудзивара. Голос его был мягок, но в лице было хищное выражение, знакомое Огате по схваткам за гобаном.

Тоя-сэнсэй ничего не ответил, однако в его глазах, когда он посмотрел на гокэ с белыми камнями, пряталась улыбка.

Фудзивара выгнул бровь, затем быстрым, текучим движением опустил руку в гокэ и поставил камень на 14–16.

Тот же самый ход, какой белые сделали в первой игре. Огата завороженно смотрел, как Тоя-сэнсэй повторил свой второй ход, а за ним то же сделал Фудзивара.

Они не стали разыгрывать нигири. Не поклонились друг другу. И даже словом не перемолвились, что будут переигрывать их первую партию. Нет, вместо всего этого они выкладывали начало партии с горячностью, обычно приберегаемой для матчей за титулы. Огата был слишком заинтригован, чтобы напрягаться по поводу нарушения этикета.

Но вот на семнадцатом ходу Тоя-сэнсэй не сыграл, как раньше, на 16–3. Вместо этого он поставил камень на 15–8, соединяясь с ранее поставленным 16–8.

Фудзивара, расширив глаза, замер, не донеся руку до гокэ. Отступление от предыдущей игры он, конечно, заметил сразу же. Огата нетерпеливо поерзал на подушке, пытаясь догадаться, каким ходом он решит ответить и сколько раз Фудзивара мысленно переигрывал эту самую игру. Огата сам столько раз ее просматривал, что сбился со счета, а ведь он тогда был лишь наблюдателем.

Фудзивара поставил камень на 17–8 – прямая попытка ограничить вторжение Тои в эту четверть доски.

Это был вызов, но Тоя не ответил на него, сыграв 17–9, чтобы не позволить белым развиваться вверх.

Фудзивара выложил камень на 15–7, отрезая черным возможность соединиться внизу.

Тоя-сэнсэй вытянулся на 14–8, его губы при этом чуть изогнулись в намеке на улыбку, и до Огаты дошло, что сэнсэй откровенно напрашивается на хорошую драку. Еще самое начало игры, по всей доске есть множество стратегически важных пунктов, которые можно захватить, но ни Фудзивара, ни Тоя-сэнсэй не захотели дать другому психологическое преимущество, временно отступив в этом месте.

Стычка продолжалась еще несколько ходов, затем черные начали борьбу за линию границы у правой центральной звезды. Битва быстро распространилась от краев к верху центра, затем вниз вправо. Всюду черные и белые наступали друг другу на пятки, ни один из игроков не мог поставить камень так, чтобы вскоре не последовал ответный вызов.

По мере развития игры Огата не уставал изумляться энергетике, исходившей от доски. Конечно, на таком уровне боевой дух для победы просто необходим: невозможно выиграть у сильного противника, если сомневаешься в себе, если он стремится к победе больше, чем ты сам. И Тоя-сэнсэй, и Фудзивара обладали невероятно огромной силой воли, и при этом, хотя игра уже перешла за середину, мощь натиска их обоих лишь усиливалась. А ведь ближе к заключительной стадии игра, как правило, становится более сдержанной и консервативной, поскольку каждый ход становится решающим, а ошибки стоят дороже. Рассчитанный риск при этом необходим, особенно если один из участников заметно проигрывает и хочет сократить разрыв до того, как игра перейдет в ёсэ. Но в этой партии разница в шансах на победу черных или белых была так ничтожно мала, что идти на риск казалось непомерно опасным, поскольку каждая ошибка будет непременно замечена и обращена на пользу противнику.

Особенно яростная битва развернулась в верхней правой четверти. Фудзивара и Тоя ставили камни вплотную, тенью следуя друг за другом и моментально реагируя на каждый ход.

Не веря своим глазам, Огата снял очки и потер веки. Скорость, с какой игроки отвечали друг другу, означала, что они оба целиком полагаются на интуицию, но при этом в их игре не было заметно ни слабостей, ни небрежностей. Наоборот, формы были сложны и аккуратны. Глубина просчитывания была такова, словно оба игрока видели друг друга насквозь.

Словно они годами играли друг с другом.

Словно они давние соперники.

Соперники.
Огата поморщился и снова надел очки. Это понятие на его вкус было недостаточно оригинально, оно вызывало ассоциации с Синдо и Акирой-куном, гоняющимися друг за другом и сыплющими такими пафосными заявлениями, какие на полном серьезе способен выдать только школьник. Да, Огата подливал масло в огонь их соперничества, но только потому, что считал полезным, чтобы у Акиры появилась мотивация – и еще потому, что это было страшно забавно. Сам себя Огата считал профессионалом: у него нет соперников, есть только противники. Высшие силы ни при чем; просто те игроки, что талантливее остальных, встречаются друг с другом относительно чаще, сражаясь за титулы, вот и все.

Конечно, если два мастера равны по силе и часто играют друг с другом, между ними иногда возникает определенное взаимопонимание. Благодаря сотням игр с Фудзиварой и тысячам – с Тоей-сэнсэем, Огата научился хорошо разбираться в них обоих, понимание их го развивалось вместе с более близким личным знакомством.

Может быть, потому его и раздражал термин «соперники» применительно к Фудзиваре и Тое-сэнсэю. Если бы он увидел эту партию как человек посторонний, не имеющий отношения ни к одному из игроков, он бы решил, что они давние, отлично знакомые друг другу противники. А не те, кому до сих пор было позволено сыграть друг с другом лишь раз, и к тому же, в неофициальном интернет-матче.

Огата с завистливым восхищением обвел доску взглядом. Каждый ход, каким бы жестким ни было стоящее за ним намерение, был изящен, своевременен, исполнен вкуса.

Игра, сыгранная им вчера с Тоей-сэнсэем, тоже была прекрасна – лучшая из всех, какую Огата играл  со своим учителем. Но она была результатом многолетнего состязания, жемчужина среди многих, многих партий, едва ли заслуживающих упоминания.

Но сэнсэй и Фудзивара только что познакомились, и почему-то Огате казалось несправедливым, что они сразу же смогли создать такую красивую игру. Как будто быть противниками им уготовила сама судьба.

Несправедливо? Судьба? Как он умудрился отвлечься на такие дурацкие мысли? Он профессионал. Его работа – судить игру по ее техническим достоинствам, быть третьим лицом, беспристрастно оценивающим ее извне. Эти глупые эмоции здесь неуместны.

Огата снова сосредоточился на гобане. Черные только что поставили огейму, и белые готовились их рассечь – дерзкая попытка, учитывая окружение из черных камней.

На 113-м ходе черные вторглись в ничейный центр доски.

Огата с холодком предвкушения принялся прикидывать последствия этого хода. До сих пор оба игрока избегали центра, играя по краям. Ход Тои-сэнсэя был безрассуден, однако ж не совсем: черные камни уже распределились по внутренней стороне краев, тогда как белые находились с внешней. Если черные сумеют удержать белых на достаточное время для того, чтобы укрепить свои границы, они смогут захватить большую часть территории в центре.

Это был блестящий ход – из тех, что заставляли Огату и восхищаться коварством Тои-сэнсэя, и удивляться, как он не увидел этого раньше. Теперь стало понятно, что Тоя-сэнсэй планировал этот шаг практически с самого начала, как бы невзначай выстраивая свои камни в процессе развития других, не связанных друг с другом ситуаций на доске. Способность играть на двух уровнях – причем, настолько успешно – признак истинного мастерства. Фудзивара и сам не раз проделывал подобное с Огатой.

Но сейчас Фудзивара, закрыв лицо веером, пристально смотрел на гобан.

Он этого тоже не предвидел.

Огата наблюдал, как Фудзивара долго, очень долго смотрит на камни. Лицо его было непроницаемой маской, но в линии шеи было заметно напряжение. Так колебаться ему было несвойственно. Даже в критические моменты он, как правило, никогда подолгу не останавливался, предпочитая играть в определенном ритме. И если сейчас он вот так застыл, значит, Тоя-сэнсэй и в самом деле загнал его в угол.

 Огата задумался, какую стратегию он бы применил на месте Фудзивары. Похоже, единственное, что ему остается, – смириться с потерями, уступить эту территорию и сосредоточить усилия на левой четверти, в которой у белых сильное влияние. Но этого будет недостаточно, чтобы выиграть партию.

Фудзивара вдруг вскинул голову и пристально взглянул на Тою-сэнсэя, как будто пытаясь прочитать в его лице, что тот задумал.

Тоя-сэнсэй ответил твердым взглядом. От его неподвижной позы со скрещенными руками исходила аура такого абсолютного спокойствия, что она словно глушила все звуки вокруг.

Огата достаточно играл против своего учителя, чтобы на собственном опыте знать, как давит на психику это ощущение молчаливой мощи, особенно в наиболее критические моменты, когда оно словно бы еще более усиливалось, отражая волю своего хозяина к победе.

Двое смотрели друг на друга. Огата поймал себя на том, что затаил дыхание в ожидании развязки. Немало достойных противников проигрывали Тое Коё только потому, что начинали нервничать в переломный момент, требующий полной умственной сосредоточенности.

По таланту и мастерству Фудзивара не уступал Тое-сэнсэю, а возможно, учитывая молодость, даже превосходил его. Но суровое, исчерченное морщинами лицо Тои служило практическим доказательством бесчисленных битв, проведенных им на гобане, – битв, проигранных и выигранных еще до того, как Фудзивара появился на свет. В нем была та спокойная, непоколебимая уверенность, что приходит лишь с опытом. Да, Фудзиваре однажды уже удалось победить Тою Коё, но та игра велась по интернету, в относительно спокойной, безличной среде, в которой талант и навык значили все, а статус и личное присутствие – ничего.

А вот при личной встрече у сэнсэя в этом могло оказаться преимущество: если Фудзивара будет психологически подавлен, то малейший огрех в его способности оценивать ситуацию даст Тое-сэнсэю нужные для победы очки. И к тому же у Тои-сэнсэя преимущество в позиции: сделанного им сейчас хода для большинства противников стало бы достаточно, чтобы потерять последнее желание бороться. Это был во всех отношениях идеальный ход.

Не разрывая зрительного контакта, Фудзивара протянул руку к гокэ и спокойно, даже не взглянув на доску, поставил камень.

У Огаты зачастил пульс. Белые только что практически отрезали черных ото всей верхней части доски. Даже если черные попытаются сопротивляться, они будут зажаты в клещи сверху и снизу. В центре положение черных оставалось по-прежнему сильно, но потенциальную территорию белые сократили им вдвое.

И если сэнсэй сделал идеальный ход, то Фудзивара дал на него идеальный ответ.

Огата машинально взглянул на Тою-сэнсэя. Глаза у того были широко раскрыты, лицо утратило обычную твердость. Видеть это было настолько непривычно, что лишь спустя несколько секунд до Огаты дошло, что Тоя-сэнсэй по-настоящему потрясен. Он даже не смотрел на гобан. Чуть подавшись назад, словно от удара, он глядел на Фудзивару.

Огата проследил за его взглядом и, наконец, понял. Дело было не в сделанном белыми ходе.

Фудзивара пристально смотрел на Тою-сэнсэя, и в его глазах мерцала древность. Как будто сейчас он не видел ничего, кроме гобана и своего противника. «Я тоже ждал. Очень, очень долго», – сказал он при встрече. И теперь его глаза говорили о том, что это была целая вечность, в которой ничто, кроме игры, не имело значения. Во внезапном приливе сопереживания Огата ощутил, как сильно Фудзивара хотел этого, нуждался в этом, и понял, что отныне его ничто не остановит.

Огата медленно вдохнул, выдохнул, пытаясь успокоиться. Успело пройти немало времени с тех пор, как ему самому доводилось видеть по другую сторону гобана эту необъяснимую грань характера Фудзивары, эту исходящую от него мощь. И пусть сегодня против него играл не Огата, он тоже подпал под влияние его воли – почти ощутимое физически.

Тоя-сэнсэй поджал губы и, с мрачным вызовом взглянув на Фудзивару, аккуратно поставил на доску камень. Казалось, он снова обрел прежнее стоическое спокойствие, но Огата обратил внимание, как сильно он сжимает правой рукой левую. Учитель потрясен. Почувствовал ли он в Фудзиваре то же, что Огата?

Вскоре игра вернулась к стремительному темпу, и началась беспощадная схватка за центр. Огата изумленно наблюдал, как, ход за ходом, белые неумолимо врезаются в территорию черных, сокращая ее. Но и черные не менее искусно уклоняются, глуша атаки белых.

Схватка за центр продолжалась до тех пор, пока почти вся середина доски не покрылась кружками черных камней, окруженных белыми. Затем с новой силой вспыхнула битва на краях: оба игрока забирали, сколько могли, ничьей территории, даже самой крошечной.

Когда игра перешла за двести ходов, Огата прикинул в уме разницу. С учетом коми черные были впереди от силы на одно-два моку. С таким малым перевесом игру придется доигрывать до самого конца.

На 257-м ходе черные выложили на 1−6 последний камень. Больше ходов не осталось.

Оба игрока какое-то время молчали, запечатлевая в памяти сыгранную партию.

«И эта игра достойна того, чтобы ее запомнить», – подумал Огата, благоговейно рассматривая не виданные прежде построения,  в которых черные и белые тесно сплетались друг с другом практически на каждом сантиметре доски. Оба участника этой партии почти не делали ходов, которые Огата мог предвидеть, и это невероятно воодушевляло. Потому что в го нет ничего хуже самоуспокоенности и застоя.

Сэнсэй и Фудзивара принялись молча передвигать камни, подсчитывая территорию, но было понятно, что они просто подтверждают то, что уже и так посчитали. С учетом коми черные выиграли на полмоку. Зеркальное отражение результата первой игры – разве что сэнсэй тогда признал поражение, не доигрывая до конца.

– Макэмасита, – с поклоном произнес Фудзивара, в его вежливом тоне не было ни намека на разочарование. Огата тоже не был разочарован: то, что Фудзиваре удалось проиграть с таким малым разрывом, несмотря на неожиданный, мощный ход Тои-сэнсэя, говорило о его гениальности.

– Наконец-то сыграть с вами лично было для меня огромным удовольствием, – произнес Тоя-сэнсэй, и в голосе его были тепло и гордость. Его поза была, как всегда, безупречна, но Огата догадывался, что после настолько выматывающей битвы Тоя-сэнсэй наверняка устал. Крайне напряженная игра длилась почти два часа, а сидеть на коленях с возрастом становится все тяжелее.

Фудзивара блаженно улыбнулся. – И мне тоже. Конечно, я был счастлив, даже играя с вами по интернету, но в красоте го есть грани, которые можно ощутить только при личной встрече за гобаном.

Сэнсэй кивнул, но Огата заметил, каким долгим, изучающим взглядом он при этом смерил Фудзивару.

Тот потихоньку раскачивался взад-вперед, видимо, подавляя желание запрыгать на подушке, что в гостях было бы невежливо (в квартире Огаты он такими сомнениями не терзался), и в радостных, оживленных глазах его уже не было и намека на тот древний взгляд, что появлялся во второй половине игры.

Огата и раньше подозревал, что Фудзивара не знает о существовании этой своей… второй стороны, но теперь убедился окончательно. Фудзивара даже не догадывался, что успел встревожить их обоих. Но говорить ему об этом никакого смысла не было: очевидно, просто какой-то странный побочный эффект от травмы мозга вкупе с его страстью к го. Помочь ему эта информация ничем не сможет, только попусту встревожит, а у него и без этого проблем хватает. Просто смешно думать, будто Фудзивара на самом деле старше, чем выглядит, да и доктор подтвердила, что он молод. А то, что го Фудзивары кажется старым, отполированным временем, – причина в его природном таланте и блестящей способности усваивать разнообразные игровые стили. Умом ты ведь это всегда понимал, сказал себе Огата, просто в пылу игры у тебя разыгралось воображение.

Камни были убраны, гобан сдвинут в сторону. Тоя-сэнсэй взял в руки чайник – раньше Огата его не заметил, наверное, Акико принесла.

Фудзивара похвалил зеленый чай, правильно угадав, что это гёкуро. Тою-сэнсэя это, кажется, обрадовало, и он пустился в вежливую беседу о том, в каких районах выращиваются лучшие сорта чая. Фудзивара утверждал, что для выращивания чая наиболее подходит дождливый климат Удзи. Огату это заинтересовало. Прежде Фудзивара никогда не демонстрировал знакомство с другими регионами страны, помимо Токио, и потому Огата решил, что он здесь родился и вырос. Удзи же находится рядом с Киото, отсюда до него минимум несколько часов езды даже на синкансэне. Огата сделал мысленную заметку позже расспросить его об этом.

Впрочем, за исключением этого открытия, чаепитие было предсказуемо скучным. Огата чаю предпочел бы пиво, а беседе о среднегодовых осадках – обсуждение игры. Но, видимо, и Тоя-сэнсэй, и Фудзивара перед настоящей дискуссией хотели сначала поговорить на более общие темы – ведь они только сегодня впервые встретились. Фудзивара вел себя свободнее, чем в начале: открыто улыбался им обоим, с нескрываемым интересом оглядывал комнату.

Комната для игры в го всегда была личной территорией Тои-сэнсэя и отражала его вкусы: простая, необставленная, лишь на одной стене в нише висел свиток. Самым интересным в комнате был вид из окна в сад. Мальчиком Огата считал, что здесь скучно, но с возрастом понял, что более искусно украшенное помещение станет отвлекать наиболее слабых учеников от занятий.

Фудзивара скользнул глазами от свитка на стене к стеклянному ящичку под ним. – Ой, как похоже на меня! – воскликнул он, покраснел и прикрыл рот рукавом.

Огата, прищурившись, разглядел, что внутри стоит коллекционная кукла в белых одеждах и высокой черной шапке. Одета, как аристократ эпохи Хэйан. Как странно, что он не замечал ее раньше.

– Фудзивара-сан был одет в похожий наряд, когда я его наш… когда мы впервые встретились, – пояснил Огата, чувствуя себя немного виноватым, что не упомянул эту подробность по телефону. Поскольку к актерам Фудзивара отношения не имел, эта деталь больше не казалась существенной.

Тоя-сэнсэй невозмутимо кивнул, как будто гулять по улице в средневековом костюме было самым обычным делом. – Я хотел бы когда-нибудь посмотреть на него, – сказал он Фудзиваре.

– Конечно, но, пожалуйста, учтите, что он не в лучшем состоянии. Я потерял свою эбоси, да и на шелке появилось несколько пятен, – Фудзивара наклонил голову вбок, видимо, только сейчас обратив внимание, что Тоя одет в хакама и хаори. – А вы тоже увлекаетесь историческими ролевыми играми?

Вокруг глаз Тои-сэнсэя появились веселые морщинки, но он не улыбнулся. – Не совсем, хотя частично причина того, что я ношу эту одежду, в том, чтобы напоминать себе о прошлом игры го и моей связи с этим прошлым. Эта одежда – эпохи Эдо, – Фудзивара никак не отреагировал, и Тоя-сэнсэй продолжил: – Многие считают, что это был золотой век го в Японии. На ваш собственный стиль игры заметно повлиял игрок того времени – Хонъимбо Сюсаку.

– Хонъимбо Сюсаку? – медленно повторил Фудзивара, как будто пробуя это слово на языке.

– Да. Хотя говорить, что он всего лишь повлиял на ваш стиль, возможно, будет преуменьшением.

Беседа перестала быть светской. У Огаты шевельнулось смутное воспоминание: учебное занятие, разговор о том, кто мог бы стать достойным противником для сэнсэя, фраза про Сюсаку, знающего современные дзёсэки. Огата напрягся. К чему конкретно подводит учитель?

– Что вы имеете в виду? – произнес Фудзивара.

Тоя-сэнсэй спокойно встретил его взгляд. – В нашей сегодняшней игре я увидел в вашем стиле немного Синдо-куна, а также заметил влияние Огаты-куна. Чем больше мы будем играть друг с другом, тем больше, без сомнения, в вашем стиле будет моего влияния, а в моем – вашего. Но суть вашего го неизменна: это Сюсаку.

– Мне это уже говорили. Наверное, до того как я потерял память, я много изучал его игры, – легко согласился Фудзивара.

Тоя-сэнсэй покачал головой, показывая, что тот все неправильно понял. – Каким бы талантом и желанием ни обладал ученик, ему не впитать больше того, что он в состоянии принять от учителя или из его учебников. Ваши игра и опыт… воплощают самого Сюсаку.

Воплощают?
Не может же Тоя-сэнсэй совершенно серьезно утверждать, что в Фудзиваре живет дух Сюсаку? Допустим, одержимость духом объяснила бы и характерный стиль Фудзивары, и его ауру древности, да вот только с одной поправкой: это все полная чушь.

– Я не понимаю, – тихо сказал Фудзивара и опустил глаза, как будто сдаваясь.

Огата вспыхнул от гнева. Зачем сэнсэй расстраивает Фудзивару нелепыми, бесполезными вопросами?

– Сэнсэй, вряд ли Фудзивара-сан помнит достаточно, чтобы подробно ответить на ваши вопросы, – как можно почтительнее произнес он, надеясь, что учитель поймет намек. – Мне кажется, что…

– Я не называл его Сюсаку…. Я звал его Торадзиро, потому что он был мне другом, – Фудзивара говорил нежно, как будто вспоминая приятный сон.

Огата поморщился. Тоя-сэнсэй совершенно сбил Фудзивару с толку. В попытке урегулировать ситуацию, он повернулся к Фудзиваре и тактично произнес: – Наверное, тебе это кажется, потому что его работы на тебя так сильно повлияли, что он как будто был твоим другом и учителем.

Фудзивара отрицательно покачал головой. – Нет, Торадзиро для меня был, как сейчас Хикару, – заявил он с абсолютной уверенностью.

Хонъимбо Сюсаку – давно умерший кумир го, святой го. Хикару – ученик Фудзивары, невоспитанный подросток. Ничего общего между ними не было, не считая чисто формального уровня: оба играли в го и Фудзивара питал к обоим сильную привязанность. Видимо, они перепутались у него в голове. Но Огата достаточно знал Фудзивару, чтобы взяться поправлять его сейчас, когда тот вот так поджимает губы.

– Синдо-кун – кто он для вас? – спросил Тоя-сэнсэй.

Огата расслабился. Это более безопасная – более вменяемая – территория, поскольку Синдо-то точно жив.

– Он был моим другом тогда, когда я не мог общаться с другими людьми. Я научил его играть в го, и он вместо меня ставил камни, – в лице Фудзивары была та же нежность.

Тоя-сэнсэй мягко улыбнулся. – Он добрый мальчик. Навещал меня в больнице. Вы помните его матч в турнире новых данов?

– Да, ужасная и в то же время прекрасная была игра. Фора в пятнадцать камней, – произнес Фудзивара со вздохом и вдруг оторопело моргнул. – Мы… мы с вами прежде играли только один раз, верно?

Тоя-сэнсэй улыбнулся жестче, но не ответил.


***

– Я что-то сделал не так? – нерешительно спросил Фудзивара, когда они уже сидели в машине.

Огата покосился на него: Фудзивара задал вопрос со своим обычным простодушием, действительно не понимая, в чем проблема. Огата снова переключил внимание на дорогу.

– Нет, просто мне нужно о многом подумать.

Например, о том, как открыто, свободно Фудзивара вел себя с Тоей-сэнсэем. Пусть даже Огата сам убеждал его, что учителю можно довериться, но ведь для того, чтобы он смог расслабиться и достойно сыграть, а не для того, чтобы во мгновение ока стать с ним лучшими друзьями. Фудзивара поделился с Тоей-сэнсэем такими вещами, о каких Огате никогда даже не упоминал, например, что Синдо ставил для него камни. Он довольно туманно упоминал, при каких обстоятельствах познакомился с Синдо – только сказал что-то про то, что не мог общаться с людьми по причине своего состояния. Огата тогда предположил, что у Фудзивары была нарушена иммунная система или у него было истощение организма. Но если Фудзиваре не хватало сил даже на то, чтобы самому ставить камни, значит, он был болен куда серьезнее, чем думал Огата.

Но почему Фудзивара ему этого не сказал? Да еще эти бредовые разговоры про Сюсаку – Торадзиро, как называл его Фудзивара, про несуществующие форы на турнире новых данов и про воплощения. Как будто эти двое вели разговор в совершенно иной плоскости – разговор, смысл которого был понятен только им двоим. Что ж, продолжался он недолго, и на том спасибо, а потом началось обсуждение игры.

– Спасибо тебе, что отвез.

– Не за что, – поддерживать в себе раздражение, когда твой собеседник настолько искренен, довольно трудно. – Ты с ним хорошо поладил.

Фудзивара поерзал на сиденье, и Огата, не глядя, мог сказать, что тот покраснел. – После того как я с ним сыграл, я понял, что могу ему доверять.

Видимо, Тоя-сэнсэй почувствовал то же самое в отношении Фудзивары. Он изучал дзен и метафизику, сколько Огата его знал, но заговаривал на эти темы крайне редко и только со старыми друзьями. Огате все это было не интересно, разве только медитации для очищения сознания. И все-таки ему показалось неуместным, что Тоя-сэнсэй заговорил с Фудзиварой на такую сложную тему, хотя прекрасно знает, в каком состоянии его здоровье, знает, что Фудзивара пока не может объективно оценивать подобные идеи.

– Послушай, насчет предположений Тои-сэнсэя… не усматривай в них чего-то особенного. Ход мыслей сэнсэя очень глубок, и порой его трудно понять, – тактично сказал Огата.

Фудзивара лишь уклончиво хмыкнул, но Огата знал, что так просто он эту тему не бросит. Если Фудзивара захочет поверить, что каким-то таинственным образом связан с Сюсаку, переубедить его будет трудно. Фудзивара должен сам прийти к осознанию того, что все это просто глупо и что у него достаточно близких людей в реальном мире, чтобы нуждаться в воображаемых.

Несколько минут прошло в молчании, затем Фудзивара заговорил: – Ты сегодня занят?

– Нет, а что?

– Хотел спросить, не сыграешь ли со мной, – тихо сказал он.

– Уверен? – небрежно спросил Огата, хотя сердце начало колотиться о ребра. Со времен их последней игры прошло уже несколько недель.

– Я скучаю по играм с тобой. В некоторых ходах Тои-сэнсэя я узнавал твой стиль и немного ревновал, потому что знал, что он вчера играл с тобой, – признался тот.

Так значит, Фудзивара тоже ревновал? Огате хотелось рассмеяться, но вместо этого он сказал: – Тогда я с удовольствием с тобой сыграю.

Странности странностями, но дела определенно пошли в гору.

конец четырнадцатой главы

Назад
Далее


Примечания автора в сверхжестоком сокращении

1. Для интернет-матча Тоя против Сая Юми Хотта использовала партию Рин Кайхо = Тоя Коё, Йода Норимото = Сай, май 1997 г.
Норимото (Сай) выигрывает на полмоку.
ссылка

2. Для матча Тоя–Сай, описанного в этой главе, я взяла партию тех же игроков, но с другим исходом: отборочные матчи за Одза 12 января 2005 г. Кайхо (Тоя) выигрывает на полмоку.
ссылка

 Ссылки позволяют просмотреть эти партии пошагово.

3. Характерный жест, когда Тоя Коё потирает правой рукой левую, взят из 115 главы манги. Сложно сказать, делает ли он это бессознательно, когда признает поражение, или это признак, что у него болит сердце (он ведь тогда все еще в больнице), так как онемение левой руки типично при сердечных приступах.

4. Свиток на стене комнаты для игры в го в доме семьи Тоя разглядеть целиком невозможно, но в него входят иероглифы «время» и «ожидание»… и Тое Коё это отлично подходит. И кукла в одежде хэйанского придворного у него точно стоит.

5. Сначала в беседе на учебном занятии, а затем в арке, посвященной кубку Хокуто, когда Ян Хай излагает свою теорию о духе Сюсаку, Тоя Коё слушает вполне внимательно и не считает эту гипотезу глупой. Это человек, который просиживает перед гобаном ночь напролет в ожидании отклика, – человек серьезный и упорный, но вместе с тем духовный.

Просмотров: 3849 | Комментарии: 8 | Рейтинг: 5.0/9 |
Всего комментариев: 8
8 Serenada  
0
Да, характеры - это, пожалуй, главная жемчужина фика.) Удивительно живые, я бы даже сказала, живее, чем в аниме. Огата, во всяком случае. В каноне он, как далеко не главный герой, очерчен хоть и зримо, но довольно фрагментарно, а автор подхватывает все эти зернышки информации о герое - и выращивает из них цельный, крепко сбитый образ. Да и другие герои вхарактерны, и все эти нотки, оттенки, нюансы взаимоотношений, притом подаваемые чаще не "в лоб", а изящно и ненавязчиво, - просто праздник какой-то.)

7 ino-tyan  
0
Я не знаю, но надежда умирает последней... Точно также было с Инуяшей.... но инуяша последний сезон уже выпустился так что будем ждать...

4 Serenada  
0
Спасибо автору за потрясающий фик, а переводчику - за прекрасный перевод. Не ожидала, что найду в этом фандоме такую дивно захватывающую вещь, просто как бальзам на сердце. Хорошо, что присоединилась к чтению уже под конец работы над переводом, а иначе потеряла бы изрядное количество нервных клеток в ожидании продолжение.)
Удачи вам!)

6 Indrik  
0
Начинать, наверное, нужно с того, что уже в каноне даны яркие, цельные характеры smile Автор бережно и талантливо углубила их, не скатываясь в оос. Я вот иногда в процессе перевода задумываюсь: автор сознательно дает эти оттенки отношений между героями (без специальных комментариев, на уровне языка проскальзывают вещи, которые я стараюсь передать в переводе, например, что отец и сын Тоя общаются друг с другом более церемонно, чем оба они - с Огатой, однако эта церемонность - от любви и уважения, как, кстати, в этой главе показано на примере матери Акиры) или же автор так глубоко понимает их характеры, что они просто ведут себя так, как ведут.

3 ino-tyan  
0
ну да полностью согласна... просто мне захотелось сделать вам подарок

5 Indrik  
0
а что-нибудь слышно про последний сезон?

1 ino-tyan  
0
муррр просто потрясающе как всегда.... Съела эту главу, спасибо огромное... шикарно...
и подарок.... люблю я это аниме жду не дождусь последнего сезона .... жаль только что Сая не вернуть...
Узнал меня? … Мое второе воплощенье
Твои догадки точны, но не совсем верны…
Я ждал, отринувши сомненья…
Надеясь получить в своей игре …
Ответ на свой вопрос…
Сумею ль я постичь все грани мастерства
Достичь своей я цели…. Ведь цель моя ясна …
Прекрасна и светла… и верю я что это в моей воле….

2 Indrik  
0
Самые важные ответы друг для друга они получили)


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Copyright MyCorp © 2024 | Создать бесплатный сайт с uCoz