Безрассудный ход – вот грань между великой победой и великим поражением. И поражение это будет воистину ужасно.
I
Бамбуковая трубка содзу наклоняется вниз, поднимается вверх, наполняется, опустошается, тяжесть клонит вниз, легкость тянет вверх, вниз-вверх, вниз-вверх, без конца. Коё смотрит, как течет вода, и ничего не видит.
Он смотрит, смотрит, смотрит. Вверх-вниз, пусто-полно.
Это издевательство, думает он, желая, чтобы вода перестала течь, а еще лучше, чтобы потекла вспять.
«Мы делаем все, что в наших силах».
Да только достаточно ли этого?
Легко-тяжело, легко-тяжело; невыносимо. Дышать – почти непосильная задача. Он отворачивается и снова достает фотографию.
«Вы должны следовать нашим указаниям».
Он следует.
Проходит еще один день. Инструкции, которые дал им следователь: продолжайте жить так, будто ничего не случилось, придумайте причину его отсутствия, например, болезнь; о том, что происходит, не говорите никому.
Не делайте ничего, что может разозлить похитителей. Заплатите выкуп. Забавно, что эта часть требований – самая легкая. Он сжимает ладонь.
Как он может делать вид, будто ничего не случилось, если в груди поселился тугой комок (он не говорит жене – она станет беспокоиться, у него однажды уже был сердечный приступ, но и боль на этот раз вовсе не такая), если с каждой секундой груз на его плечах все тяжелее.
Как он может лгать, как он может продолжать лгать, когда Огата глядит на него с подозрением, а Синдо заходил уже дважды, один раз на заранее назначенную встречу, потом на следующий день, вручив открытку с пожеланием скорого выздоровления и специальный лекарственный чай и спросив, чувствует ли Тоя себя достаточно хорошо, чтобы сыграть в го хотя бы по Интернету.
Нет смысла говорить полиции, что болезнь – недостаточно веская отговорка. Акира, как и он сам, продолжал бы играть в го, даже будучи при смерти. Это известно всем, и большинство не задает вопросов только потому, что люди знают: Тоя Коё честный человек, и предпочитают верить в невероятное. Наверное, мне должно быть стыдно, думает он, но все эмоции погребены под волнением и страхом.
Синдо, конечно, знает, что Коё способен лгать – или, по крайней мере, умалчивать правду – но все же предпочитает поверить ему или сделать вид, что поверил, и не спрашивает.
А Огата чересчур умен и циничен.
Но ни тот, ни другой не отличаются терпением, и рано или поздно кто-нибудь из них задаст ему прямой вопрос. Коё полагает, что, несмотря на наглость и бестактность Огаты, первым будет Синдо.
Он надеется, что до этого не дойдет. Через двадцать четыре часа все уже должно быть кончено. Деньги будут заплачены, Акира вернется домой, а похитителей поймают – или не поймают, в данный момент его это не слишком волнует. Он, конечно, хочет, чтобы восторжествовала справедливость, но намного, намного больше он хочет, чтобы его сын вернулся – живым и невредимым.
Ему там холодно, это заметно по фотографии.
Он снова вглядывается в черты своего сына, отмечая решимость на его лице, кровь на его виске.
Его глаза… в них виден вызов.
Он опускает взгляд на портативную доску для го у Акиры на коленях.
Даже в такой ситуации… Но это его не удивляет, как не удивило и тогда, два вечера назад, когда он обнаружил фотографию на пороге своего дома.
Никто ничего не видел, не слышал, не заметил. Следователь пытается изображать уверенность, но похитители почти не оставили следов – совершенно не достаточно для того, чтобы поймать их прежде назначенного срока выкупа.
Приготовьте деньги к 21-му октября. Затем вы получите дальнейшие инструкции.
Деньги он приготовил, и теперь сидит и ждет телефонного звонка или еще какого-нибудь сообщения. Уже поздний вечер.
Почему они так долго тянут?
Он обращает этот вопрос к фотографии, но та не отвечает. А Акире на ней по-прежнему холодно.
Его руки касается чужая ладонь. Он поднимает голову – на него красными, воспаленными глазами с глубоко залегшими под ними тенями глядит жена.
– Уже скоро, – говорит она, и он кивает, молясь, чтобы жена оказалась права. Он берет ее за другую руку, и они оба поворачиваются посмотреть на содзу. Вода течет так же неизменно, и слишком, слишком медленно.
***
– Если он в этом замешан, вы должны предоставить полиции разбираться с ним.
Тон голоса граничит с раздражением, свидетельствуя, что, по мнению следователя, тот вынужден потакать пустым прихотям. Коё сжимает зубы.
– Я не говорил, что он замешан. Я сказал, что…
– Тоя-сан, если он не замешан, то причин его допрашивать нет.
Коё зло глядит на следователя, с трудом сдерживая себя от выпада. Двадцать четыре часа назад он оставил спортивную сумку с деньгами в тупиковом переулке. Не менее двадцати трех часов назад полиция обнаружила сумку пустой, ни следа похитителей и ни единой зацепки, как подобное могло произойти. Двадцать два часа назад они все-таки поняли, но было уже слишком поздно. Выкуп заплачен, а Акира так и не вернулся, и не появилось нового сообщения, вообще ничего.
***
– Мы ведем расследование по всем направлениям, – заверяет его следователь и, торопливо извинившись, уходит. Коё долго смотрит в окно, но видит в нем лишь отражение комнаты с открытой дверью. Стемнело – вот и прошел еще один день. Слишком много дней уже прошло.
Коё вздыхает, откидывается на спинку дивана, чувствуя такую усталость, какой не испытывал годами. Они с женой только что вернулись с пресс-конференции, где рассказывали журналистам о произошедшем, просили телезрителей о помощи, умоляли похитителей отпустить их сына.
Следователь сказал, что это поможет, что так они найдут его быстрее. Он вел себя уверенно, говорил ободряющим голосом. Коё в жизни наблюдал столько матчей и в стольких участвовал, что давно научился видеть сквозь подобные маски. Для них это игра, думает он, и это его злит, хотя он сам понимает, как это абсурдно. Для похитителей это, может, и игра, но для полиции – нет. Но все равно не может избавиться от этого впечатления.
В этой игре – он, не удержавшись, развивает аналогию – первый ход был за похитителями, и они с самого начала получили над доской контроль. Они играли, навязывая ему нужные им действия, но он ответил ходом, которого они от него не хотели. Он известил полицию.
Он уверен, что они были заранее готовы к такому развитию событий. Для этого не требуется особой глубины расчета. Но он-то не видел этого – не видел, какие меры предосторожности они предприняли, потому что не мог видеть всех их ходов.
Как будто это игра, в которой он видит только каждый третий или четвертый поставленный камень. Он не знает, как играть в ответ.
Он, собственно, и не пытался. Перепоручил игру более опытному игроку – полиции; и те камни, что ставили они, он тоже не видел.
Он потерял нить игры, а когда увидел результат, стало очевидно, что полицию перехитрили. Похитители позвонили, дав на сборы считанные минуты. Полицейские опоздали с устройством ловушки, и преступники легко ускользнули. Воспользовались канализационными трубами. Коё думает о том, что в полиции должны были учитывать такую возможность, хотя не уверен, что сам подумал бы об этом.
А теперь полиция рекомендовала ему сделать публичное обращение, и это словно последний, отчаянный ход в игре, где половина твоих камней уже мертва.
По совету следователя они обнародовали тот факт, что Акира похищен, но не стали раскрывать детали. За этим, разумеется, стоит какая-то стратегия, но Коё подозревает, что она может привести к противоположным результатам.
Но и обратиться к Синдо – ход настолько же безнадежный, хотя полиция тоже рассматривала этот вариант и спрашивала, нет ли здесь возможной зацепки. Иначе зачем Акире портативная доска для го, если не для того, чтобы передать некое сообщение, спрятанное в формах камней?
В самом деле, зачем? Он не смог найти ответ, когда полиция спрашивала, нет ли некорректно поставленного камня или иного нарушения правил, которое, будучи убранным, могло бы что-то означать, могло бы дать намек, зашифрованное слово. Но в го это практически невозможно – что лишний раз доказывало, что в опергруппе никто представления не имел об этой игре.
Коё хмуро смотрит на дверь. Одежда давит, как будто села от стирки, и он дергает ее за ворот. Затем складывает руки, стараясь, чтобы они не дрожали.
И все-таки… Хотя он и думал о том, чей стиль напоминает ему эта партия, хотя и сказал об этом полиции, в тот раз это не приняли во внимание.
Как и сейчас.
Следователь не верит, что профессиональный игрок в го способен сказать, кто играет, взглянув на наполовину законченную партию, но стиль любого опытного игрока так же уникален, как почерк.
Хотя сам я, думает он, просто помешанный на го безумец, хватающийся за соломинку.
Да, именно – потому, что шансов почти нет. Когда было сделано это фото, Акира мог просто переигрывать какую-нибудь случайную партию с Синдо. И даже если это не так, Синдо вовсе не обязательно сумеет объяснить смысл подсказки – они ведь сыграли друг с другом такое множество игр. Он может и не вспомнить ничего особенного или необычного про эту конкретную.
Или может.
Может, он скажет: «Ага, помню эту партию». И «Мы в тот день случайно натолкнулись друг на друга на станции метро Синдзюку». И «Там какие-то странные типы на нас глазели». И…
…И даже так, это будет очень слабая зацепка.
Но, опять же, что такого плохого в том, чтобы показать фотографию Акиры Синдо Хикару? Следователь предположил, что намек заключается в том, что Синдо приложил руку к похищению, но это просто нелепо. Коё уверен, что мальчик никогда не сделал бы ничего подобного.
Или Синдо что-то знает, или что-то вспомнит, или же ни то, ни другое. Если да, то у них появится шанс найти Акиру, если нет… хуже от этого не будет.
Может быть, думает Коё, настало время вновь вступить в игру.
***
Он решает позвонить по мобильному. Стационарный телефон до сих пор прослушивается и, к тому же, звонит непрерывно с тех пор, как они пришли домой. На звонки отвечает жена, вежливо просит встревоженных друзей не занимать линию – вдруг похитители все-таки позвонят еще раз. Кажется, в какой-то момент он слышал имя Асивара.
Он встает, чтобы уйти из комнаты в уединение сада, и тут в дверь звонят. Жена окликает его из кухни, говоря, что откроет. Коё подавляет вспыхнувшую надежду. Скорее всего, журналисты. Но несколько секунд спустя слышит знакомый голос – похоже, Огата не стал затруднять себя телефонным звонком или же просто не смог дозвониться, и взамен явился лично, сразу же, как только услышал новости. Коё в нерешительности застывает на пороге – Огата наверняка захочет с ним поговорить – а потом тихо выходит из дома. Его ученик, конечно, простит его в данной ситуации. Кивнув курящей снаружи полицейской, он направляется к маленькой беседке в глубине сада.
Сначала он звонит в справочную, однако имени Синдо Хикару у них нет. В списке есть несколько Синдо, но он не знает, кто из них является его родственниками, а обзванивать всех слишком долго – это, все-таки, Токио. Он пытается сообразить, как еще можно узнать номер, но в голову ничего не приходит. Он, разумеется, есть в телефоне Акиры, но тот сломан – его нашли разбитым на куски в нескольких кварталах от их го-салона.
Можно было бы позвонить в Институт Го, но рабочий день уже закончился, вряд ли там есть кто-то кроме сторожей, а они не знают, где искать нужный адрес. Номер Синдо, возможно, есть у кого-нибудь из молодых профессионалов, вот только Коё не знает, с кем тот дружит.
Погоди-ка… Морисита…
Он ведь упоминал, что Синдо – его ученик? Если номера нет у самого Мориситы, он хотя бы знает, у кого есть.
Он снова звонит в справочную, и его соединяют. Морисита поднимает трубку уже через два гудка, в голосе – явное удивление, когда Коё представляется.
– Номер телефона Синдо? А зачем?... – он осекается. На заднем фоне слышен включенный телевизор. – Я… нет, не знаю. Может быть, Вая. Я дам вам его телефон.
Коё благодарит, затем звонит Вае – тот удивляется даже больше, чем Морисита, но, к счастью, дает номер. Парнишка, похоже, крайне озадачен такой просьбой, и Коё не может его в этом винить.
Он говорит Вае «спасибо», отключается и начинает набирать номер Синдо.
– Вы думаете, он что-то знает?
Он вздрагивает, поворачивается на голос. Рядом, прислонившись к дереву, стоит Огата – в одной руке сигарета, в другой зажигалка; сует сигарету в рот и, сложив ладони лодочкой, прикуривает.
Коё только теперь замечает, что дует холодный ветер, от которого руки покрылись гусиной кожей, а пальцы закоченели. Акире там холодно, на той фотографии, вспоминает он и надеется, что ему дали одеяло.
Фотография… Она по-прежнему у него в кармане. Он всегда носит ее с собой и постоянно вглядывается в изображение. Сейчас он молча достает ее и протягивает Огате. До того доходит очень быстро.
– Это похоже на…
– Да.
Огата глубоко затягивается. – Вы думаете, что Синдо, возможно, смог бы догадаться, почему он разложил именно эту партию.
Коё кивает и снова убирает снимок в карман. Сигаретный огонек то вспыхивает, то гаснет в темноте.
– Акико сказала, вы получили ее в тот же день, – наконец говорит Огата полувопросительно, полуутвердительно. Коё не отвечает, потому что у его ученика сейчас то самое выражение лица, которое всегда бывает, когда тот сосредотачивается на важном ходе – да Огата и не ждет ответа.
– Значит, снимок сделан почти сразу после того, как его схватили, – наконец произносит тот медленно, взвешивая каждое слово. – У него не было времени продумать расположение камней, так что вероятнее всего это не просто воспроизведение какой-нибудь случайной игры.
Огата затягивается, и огонек сигареты снова вспыхивает ярче.
Сам он в таком ключе не думал, но Огата прав. Но куда важнее сейчас дозвониться до Синдо.
– Извини, – говорит он и снова берется за телефон. Набирает номер Синдо по памяти. Он всегда легко вспоминает цифры – не пытается их запомнить, а представляет игровую последовательность. Некоторые номера запомнить этим способом легко, потому что они похожи на стандартные дзёсэки и фусэки, другие, из-за их хаотичности, труднее. Номер Синдо как раз из таких, но и стиль его игры соответствует этой причудливости.
После первого же гудка трубку поднимают, и, не успевает он произнести и слова, раздается встревоженный женский голос:
– Хикару? Хикару, это ты? Ты где?
– Синдо-сан, – перебивает он ее, – это Тоя Коё. Я хотел узнать, не могу ли поговорить с вашим сыном.
Хотя и так понятно, что дома его нет.
– Ох… – мать Синдо принимается извиняться, говорит, что Хикару только что ушел («убежал из дому на ночь глядя, ничего не объяснил, я просто не понимаю этого ребенка»). Он оставляет ей сообщение для сына и отключается.
В течение разговора Огата молчит; докурив одну сигарету, закуривает другую. Пепел падает с ее кончика и тут же уносится ветром.
***
– Здесь он, скорее всего, поставил бы огейму.
Вернувшись в пустую комнату, они доигрывают игру с фотографии. Он играет за сына, а Огата пытается поставить себя на место Синдо. Ученик предполагает, что ключ, возможно, в том, какой ход должен быть следующим, но Коё догадывается, что тот просто старается его отвлечь или создать впечатление, что учитель делает хоть что-то. Они оба согласны, каким должен быть следующий ход Акиры, а вот с Синдо сложнее. Они достаточно хорошо знакомы с его стилем, чтобы его узнать, но эксцентричность Синдо практически не дает возможности предугадать, куда он мог бы поставить следующий камень. К тому же, Огата до сих пор считает, что Синдо и есть скандально известный Сай.
Сам Коё, честно говоря, не так уж в этом уверен. В стиле го Синдо и Сая есть кое-что общее, и, если хорошенько припомнить, от той его партии с Синдо и сетевой игры с Саем действительно были сходные ощущения, но на прочие известные ему игры Синдо они не похожи. Вот и партия на фотографии совершенно точно сыграна не Саем.
– Нет, – отвечает он и передвигает камень влево. – Более вероятен ход сюда.
Огата, не отрывая взгляда от доски, закуривает очередную сигарету. С момента своего прихода он курит без перерыва.
– Даже если и так, намека на зашифрованное на доске слово все равно нет.
При этих словах Коё чуть улыбается, хотя сам не знает почему – может быть, потому, что это лучше, чем окончательно сломаться.
В закрытую сёдзи стучат или, вернее сказать, колотят по раме, и стук сопровождается чем-то вроде звяканья ложек о чашки.
Огата поднимается, открывает дверь, бормочет: – Как черта помянешь… – и делает шаг в сторону. – Ну, проходи.