Fairy stories
Меню сайта
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
Статистика
| Главная » |
"Desynchronization", drama, romance, Огата&Сай, глава 16 (II)
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 (I) Глава 7 (II) Глава 8 (I) Глава 8 (II) Глава 16(II)Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12(I) Глава 12(II) Глава 13 Глава 14(I) Глава 14(II) Глава 15(I) Глава 15(II) Глава 16(I) Глава 16(II) Эпилог Огата первым отклонился от стандартной последовательности, сыграв по диагонали на 14–3, чтобы нейтрализовать черный камень на звезде. Следующим ходом на 14–5 он усилил присутствие, планируя уменьшить возможности противника захватить территорию в этой четверти, – защитная стратегия; хотя Огате нравилась более острая игра, он неплохо играл и в защите, если ситуация того требовала. А сейчас она действительно требовала этого: Фудзивара и вообще играл агрессивно, но когда у него были черные, он играл еще жестче, чтобы компенсировать коми. И если с самого начала не защитить свое преимущество, он его отберет. К тому же Огата прекрасно сознавал, что он сейчас не в том состоянии, чтобы продумывать сложные тактические комбинации, и что лучше сосредоточиться на базовых принципах, если он хочет сыграть достойно, не проиграв с чересчур разгромным счетом (Огата был не настолько пьян, чтобы надеяться, что у него есть шанс выиграть эту партию – играемую против Фудзивары, причем не в лучшей форме). Фудзивара нахмурил брови, видимо, что-то заподозрив. После секундного колебания он походил 16–14, зеркально повторяя ход противника. Огата задумчиво поправил очки. Если бы черными играл он, то как можно скорее разрезал бы соединение белых, прежде чем им удастся блокировать черных. Огата поспешно добавил еще один камень в белую цепочку. Теперь, если черные тут вмешаются, то будут захвачены. Лицо Фудзивары не дрогнуло, но Огата понял, что это был эффективный ход, потому что он не стал на него отвечать, вместо этого обратившись к усилению позиции черных вокруг верхней правой звезды – жест, означавший, что Фудзивара отказался от разрезания белых в этом месте как от безнадежного. Попозже можно было попробовать подкрасться к этой звезде, это было бы сложно, но интересно – но даже если создать здесь влияние не удастся, ничего страшного. У белых сильная позиция по верху центра – куда более важной области. Довольный собой, Огата сосредоточился на более масштабном плане. Вокруг принадлежащих ему верхней и нижней звезд слева можно построить сильную границу. Фудзивара, естественно, сделает все, что может, чтобы нарушить эти планы, но он сам точно так же будет занят созданием собственных границ. Примерно двадцать ходов спустя Огата построил вокруг верхней левой звезды замечательную форму, блокирующую черным шансы занять наверху доски хоть сколько-то территории. А вот внизу перевес в борьбе начал становиться не в его пользу. Черные играли очень плотно, давя все попытки белых развиваться от угла. Огата поморщился, обдумывая опасное положение, затем для подкрепления сил глотнул пива. Он решил бросить схватку в нижнем правом углу и взамен вторгнуться в центр – и к черту консервативность. Фудзивара перешел в центр следом за ним. Ничего неожиданного в очередной стычке вроде бы и не было, и все же Огату захлестнул адреналин. Они обменивались стремительными ударами, оставляя перепутанные цепочки черных и белых камней, следующих друг за другом по пятам. Черные были безжалостны – восхитительно безжалостны. И даже видя, до какой степени сократилась территория белых после вторжения черных в центр, Огата не мог не восхищаться гениальностью этих ходов. Игра была жестокой, изящной, острой, и Огата был от нее в восторге, даже несмотря на опьянение и не слишком ясную голову. Он поднял голову, желая увидеть, как и на лице Фудзивары тоже отражаются восторг и напряжение игры. А их там не было. Лицо Фудзивары было все таким же замкнутым, как будто ему приходилось заставлять себя вежливо разговаривать с человеком, которого ему не хотелось видеть. В глазах было покорное безразличие – словно он уже знал результат игры, и от этого ему было грустно. Вслед за проблеском чувства вины пришло раздражение: он бы, между прочим, и не пил бы, если бы Фудзивара не вел себя так невыносимо. И вообще, с чего это Фудзивара его так недооценивает? Дрянной его сегодняшнюю игру не назовешь – ну, может, ниже его обычных стандартов, но все равно неплоха. Уж точно не настолько плоха, чтобы сидеть с такой плаксивой миной. Огата сжал зубы и сделал следующий ход, исполняясь решимости сражаться до последнего. Он ставил камни быстро, понимая, что попытки анализировать в игре против Фудзивары не помогут. Лучше положиться на интуицию. Фудзивара, подладившись под тот же темп, врезáлся в территорию белых с холодной, враждебной неумолимостью, настолько не вязавшейся с грустью на его лице, словно тот, кому принадлежало это лицо, и тот, кто ставил камни, были двумя разными людьми. Два разных Фудзивары. Огата мысленно поморщился и одернул себя за то, что снова отвлекся на какие-то странные мысли. Ему об игре надо беспокоиться. Он принялся задумчиво постукивать пальцем по подбородку. Играть неожиданно расхотелось – лишь бы поскорее закончить. Да и сделать уже можно было мало чего – оставалось лишь несколько ходов в самом верху справа. Левый край и центр белые захватили с самого начала игры. Если удастся подобраться к занятой Фудзиварой правой звезде, то вверху справа тоже удастся закрепиться и получить весь угол целиком. Выиграть Огата всерьез не надеялся, и все же, если удастся провести этот захват, то, с учетом коми, полученных очков территории вполне может хватить для победы. Атаковать звезду черных в лоб, разумеется, не удастся. Если Фудзивара поймет, на что нацелился Огата, то остановит его любой ценой. А так как Огате, естественно, хотелось этого избежать, он завязал схватку с черными примерно на десять линий ниже своей реальной цели, исходя из того, что эта небольшая стычка за территорию послужит хорошим отвлечением внимания. Схватка понемногу перемещалась вверх, черные и белые заполняли прорехи в очерченных ранее границах. И вот наконец дошло до пункта 18–13 – буквально на волосок от единственного защитника правой звезды, камня на 16–14. Выкладывая камень, Огата невольно затаил дыхание. Если удастся сделать здесь еще один ход, черным его будет уже не остановить, даже если они поймут, что он задумал. Держа на лице бесстрастное выражение, он ждал ответа противника. Фудзивара без малейшей запинки, словно подчиняясь рефлексу, походил 17–14. Огата моргнул, медленно осознавая ужасную правду. Из всех вариантов ходов Фудзивара выбрал тот, что, единственный из всех, напрочь подрывал план захвата – ход, которого Огата до этого момента даже не видел. И более того, Фудзивара смог сейчас сыграть сюда, благодаря камню, поставленному еще на девятом ходу, тому самому, который Огата интерпретировал как простое, малозначительное усиление звезды. Теперь же казалось, что Фудзивара предвидел план Огаты еще до того, как он у него возник. Никаких шансов не было изначально. Огата тупо поставил камень внизу слева. Смысла в этом никакого не было. Просто его очередь делать ход. Фудзивара выложил камень неподалеку и стал ждать. Играть дальше смысла не имело, и Огата это понимал. Фудзивара победил. У Огаты больше не осталось ходов. – Сдаюсь, – произнес он в низком поклоне, не глядя Фудзиваре в лицо. Ему не хотелось видеть его разочарование от игры, закончившейся так рано и так стыдно. Игры, недостойной обладателя титулов. Он вел себя эгоистично и по-детски, требуя сыграть с ним, хотя был пьян. Глупое упрямство, которое можно было бы позволить с товарищем по учебной группе или с младшим по положению. А не с таким гением, как Фудзивара. – Спасибо тебе за гостеприимство. Спокойной ночи, Огата-сэнсэй, – тихо, надломленно произнес Фудзивара. Огата не смог заставить себя проводить его до двери и лишь неподвижно сидел, уставившись на доску, пока он выходил из квартиры. Игра вышла уродливой, но вины Фудзивары в том не было. Огата видел, как красиво играл его противник и как убого – он сам. А так как они играли вплотную друг к другу, уродливость его ходов еще резче контрастировала с красотой ходов Фудзивары. Это неприятно напоминало уроки каллиграфии в школе. Огате никогда не удавалось добиться той непринужденной безупречности штрихов, что была в напечатанном образце. Но, несмотря на стыд, Огата не мог оторвать взгляд от гобана. В этой игре было что-то мучительно знакомое – едва уловимое чувство дежа вю. И было это странно, поскольку привычки играть в пьяном виде за Огатой не водилось, а трезвым он ничего подобного ни в коем случае бы не сыграл. Сдвинув брови, Огата пытался вспомнить. Конференция в каком-то скучном захолустном городишке – много лет назад, когда Симано еще был инсэем и учился у Тои-сэнсэя, еще не бросил надежду стать про и не ушел в любители. Сидели они, кажется, вчетвером. Симано, Асивара, Сиракава и он сам – передавали по кругу бутылку, играли в го пара на пару. Но это не могла быть та игра. Они дурачились, нарочно делали слабые ходы, чтобы ради смеха подставить партнера по паре. Даже несмотря на то, что алкоголь притупил ощущения, голова начала ныть. Огата поморщился, снял очки, сунул их в нагрудный карман и принялся массировать виски. Дай мне сыграть с с а е м. Огата зажмурился, потом медленно открыл глаза, вспоминая, как сидит за гобаном напротив Синдо и, выиграв у него в камень-ножницы-бумагу, требует партию с с а е м. Когда это было? В этом воспоминании Синдо был гораздо ниже ростом, чем теперь, лицо круглее. Два, два с половиной года назад? Они были в каком-то туристском отеле, проводили демонстрационные матчи для посетителей. Огата тогда сильно напился – несколько поклонников угощали его в честь завоевания его первого титула, Дзюдана. Он был пьян, но все равно хотел сыграть с с а е м. Ему было необходимо сыграть с с а е м. И пьян он был настолько, что ему было плевать, что зрители видят, как он требует у своего младшего коллеги права на игру с с а е м. Синдо его тогда уболтал, заявив, что сыграет вместо с а я сам. Огата прищурился, пытаясь выудить из памяти подробности той игры. Синдо выиграл; он играл блестяще, так, как подобает ученику с а я. Огата принялся медленно переставлять камни на доске, постепенно вспоминая большинство ходов. Как и сегодняшняя партия, та игра с Синдо была недолгой. Огата был, конечно, не на высоте, но уровень, показанный тогда Синдо, был гораздо выше того, какой можно было бы ожидать от новоиспеченного про, даже с таким изменчивым талантом. Играть с Огатой он ни капли не боялся – понятно, что Огата был в стельку пьян, но даже с учетом этого, играл он с замечательным спокойствием и неожиданной для подростка основательностью. Огата выложил все ходы, какие смог вспомнить, но нескольких частей все-таки не хватало. Целиком ту игру Огата не помнил в принципе, потому что Синдо смел камни с доски раньше, чем Огата в том состоянии успел бы ее запомнить, а впоследствии Синдо упорно отказывался ее воспроизвести. Однако концовку Огата помнил. Синдо увидел в его построении критическую уязвимость и, атаковав ключевой камень, обеспечил себе победу. Примерно как Фудзивара сегодня. Огата уставился расширенными глазами на доску: не примерно, а в точности, как Фудзивара. Четкий завершающий ход, задним числом кажущийся поразительно очевидным, но во время игры совершенно неожиданный. Неужели Синдо сумел перенять го Фудзивары до такой степени, что оказался способен при желании менять свой стиль и играть, как Фудзивара? Огата быстро просмотрел остальную доску, мысленно накладывая игру, которую сыграл сегодня с Фудзиварой, на ту, что играл с Синдо. Эффективность ходов, изящество стиля, уровень силы – все идентично. Но как, не веря самому себе, пораженно думал Огата, как вообще возможно, чтобы Синдо так глубоко копировал Фудзивару? Огата учился у Тои Коё гораздо дольше, чем Синдо у Фудзивары, но даже надеяться не мог скопировать сэнсэя хотя бы вполовину так же убедительно. Конечно, идентичную игру можно было бы легко объяснить, если бы Фудзивара действительно был призраком. По спине пробежал холодок. Это нелепость. Полный абсурд. Огата мельком подумал, не глотнуть ли еще пива, чтобы вымыть из себя этот идиотизм, но не стал этого делать. Здесь было что-то очень важное, ускользающий от него критический момент. Огата потребовал, чтобы Синдо дал ему сыграть с с а е м, а Синдо предложил сыграть вместо Сая, но при этом играл в точности как с а й, а не как Синдо, что невозможно. А потом Синдо исчез на несколько месяцев, пропускал игры, не ходил на занятия у Мориситы, избегал даже Акиру. Огата сосредоточенно хмурился, восстанавливая последовательность дат. Синдо бросил го – это ведь произошло сразу после того пьяного матча в отеле? Огата еще тогда подумал, как жалко, что пропадает талант, который Синдо ему как раз недавно продемонстрировал. Но что если – только если – эта нелепая история про призрака верна, и Синдо оплакивал исчезновение Фудзивары? Это объяснило бы его метания. Фудзивара утверждал, что исчез вскоре после игры с Тоей-сэнсэем, и это соответствовало второму исчезновению с а я из NetGo. Но та партия в отеле, с Синдо-который-играл-как-сай, состоялась явно позже интернет-партии сэнсэя. С тянущим чувством в желудке Огата снова сосредоточился на выложенной партии. Он слишком много играл с Фудзиварой, чтобы не узнать особенное сочетание эстетики, классического подхода и чистого гения. В черных камнях его отпечаток присутствовал всюду. Кровь стучала в ушах. Кроме Огаты и Синдо в том номере отеля был только Асивара, который, во-первых, крепко спал, а во-вторых, не смог бы подделать стиль с а я, даже если бы от этого зависела его жизнь. У Синдо под рукой не было ни телефона, ни ноутбука, ни беспроводной гарнитуры в ухе – вообще никакой возможности получать инструкции из внешнего источника. По крайней мере, такого, какой Огата мог видеть или слышать. Огата медленно, прерывисто выдохнул и снова надел очки. Одно дело – отмахиваться от истории про призрака, думая, что все игры с а я проходили только по интернету. В том и прелесть игры онлайн, что данные о себе можно исказить или совсем не давать. Но эта игра проходила в его личном присутствии, и отрицать было невозможно: и сегодня, и тогда он играл именно с с а е м. Фудзивара правда был… призраком. Огата сглотнул, непроизвольно сжав кулаки. Господи. Фудзивара… призрак Фудзивары… его последним противником был вовсе не Тоя-сэнсэй. Он через Синдо играл с Огатой, потому что тот напился и принялся требовать сыграть с ним. Так же, как сегодня. Не пожелав слышать никаких отказов, пользуясь его добротой, Огата выманил у него согласие сыграть. И не думал, что поступает плохо – ну, от силы раздражает его, как большинство пьяных, но ничего особенного. Но теперь, осознав правду, Огата увидел не характерную для Фудзивары реакцию в совершенно новом свете. Фудзивара вел себя замкнуто, играл неохотно не потому, что сердился на Огату. Выражение на его лице… это была боль. По всей вероятности, Огата заставил его заново пережить очень неприятное воспоминание. Самая последняя игра, прежде чем он умер, или что там происходит с призраками, когда они исчезают, – и она была против пьяного. Вряд ли это можно было назвать достойным прощанием для гения, любившего го более всего на свете. В желудке отчетливо зашевелилась тошнота, имеющая мало общего с восемью или сколькими там выпитыми банками пива. Даже потрясающее открытие, что призраки существуют (как минимум, один – точно), не давало отвлечься от понимания, чтó он только что натворил. Он снова причинил Фудзиваре боль, сильную боль. Не намеренно, нет, но ведь он вел себя как последний придурок, игнорируя его попытки отказаться и уйти. А четко объяснить причину, по которой не хочет играть, Фудзивара тоже не мог, потому что знал заранее, что Огата ни за что не поверит в объяснения, включающие в себя сверхъестественное, так что даже не стал и пытаться. Огата взволнованно взъерошил волосы. Нужно найти Фудзивару, попросить прощения, объяснить, что он все, наконец, понял и что он полный идиот. Но от него сейчас воняет пивом, убедительно говорить он не в состоянии, да и для Фудзивары он, возможно, последний человек, которого тот сейчас хочет видеть. А вдруг он снова ляпнет какую-нибудь обидную глупость. Но и бездействовать было тоже невыносимо. В голове начала пульсировать боль. Огата потащился на кухню и, порывшись в аптечном шкафчике, достал баночку аспирина. Проглотив две таблетки, он открыл кран на полную мощность и щедро плеснул в лицо холодной водой, скривившись, но зато почувствовав мгновенное прояснение. Огата вытер лицо полотенцем и задумался. Если он сейчас попытается увидеться с Фудзиварой, шансы, что он только облажается еще больше (если это вообще возможно), довольно велики. Но он хотя бы даст Фудзиваре знать, что верит его истории. Ведь то, что Огата ему не поверил, кажется, обидело его сильнее всего остального. Коробки с одеждой в коридоре уже не было. А ведь она большая и тяжелая, виновато подумал Огата. Ну почему он не догадался обвязать ее веревкой, за которую можно нести. Но зато пешком Фудзивара вряд ли далеко ушел. Огата спустился в лифте на первый этаж. В подземный гараж он не пошел, поскольку протрезвел достаточно, чтобы понимать, что вести машину ему сейчас нельзя. Он с содроганием вспомнил, как отчаянно Фудзивара упрашивал, чтобы он не садился за руль. Наверное, он его до смерти напугал. На улице его сразу прохватил прохладный осенний ветерок. Огата поежился и зашагал в сторону метро. Жаль, что забыл взять плащ, но зато если пойти поживее, чтобы согреться, то больше шансов, что он нагонит Фудзивару – если не на этой станции, то на выходе из метро к дому Тоя. От станции до их дома довольно далеко, а из-за коробки Фудзивара будет идти медленно. Огата так торопился, что сначала даже не заметил знакомую фигуру на скамейке в парке рядом с домом. Уже пройдя мимо, он остановился, медленно повернулся и встретился с удивленным взглядом Фудзивары. Огата открыл было рот, чтобы спросить, почему он здесь сидит, хотя на улице холодно, но прикусил язык, заметив несчастное лицо и покрасневшие глаза. Видимо, Фудзивара пытался успокоиться и собраться с духом, прежде чем идти на станцию. – Тебе не стоило сейчас выходить, Огата-сэнсэй. В таком состоянии находиться на улице опасно, – тихо сказал он. – Я пока еще ни разу не упал и не попал под машину, – сухо отозвался Огата. Когда он бывал пьян, ему не приходилось оступаться с лестниц, врезаться в стены или еще как-нибудь в прямом или переносном смысле падать лицом в грязь – проблемой для него было помнить подробности, да еще думать прежде, чем говорить. – Я просто подумал, что тебе нужно… нужна помощь, – сбивчиво закончил он, обескураженный тем, что Фудзивара совершенно очевидно ему не рад. Фудзивара покачал головой. – Нет, спасибо. Просто, пожалуйста, оставь меня одного, – он отвел глаза и опустил голову. Учитывая, сколько за последнее время Огата успел наломать дров, совсем неожиданной просьбу назвать было нельзя, и все же было обидно. – Ладно, – Огата остановился, где был, не подходя к скамейке. – Но я хотел тебе сказать, что верю тебе – про то, что ты был призраком, вообще про все. Я был неправ, что усомнился в тебе и в Синдо-куне, и я прошу прощения у вас обоих, – он тяжело сглотнул, осознавая, что у Фудзивары есть полное право не желать его видеть и слышать, и что ему самому ничего больше не остается, кроме как признать за ним такое право. – Я ухожу. Он успел сделать несколько шагов, когда Фудзивара спросил: – Ты правда так думаешь? – Да. – И говоришь это не просто потому, что напился? – в голосе Фудзивары не было цинизма – только усталость. Огата повернулся и посмотрел на него долгим взглядом. – Ну, для начала, я знаю, что это был не первый раз, когда я играл с тобой, будучи пьяным. Брови Фудзивары недоверчиво взлетели вверх. Он секунду смотрел на Огату округлившимися глазами, а потом снял со скамейки коробку и поставил ее на землю. Правильно истолковав этот жест, Огата подошел и сел рядом, аккуратно проследив, чтобы их ноги не соприкоснулись. Это была тесная скамейка. Фудзивара снова опустил голову и принялся теребить молнию на рукаве куртки. – Почему ты передумал? Справедливый вопрос, особенно если вспомнить, в каких категоричных выражениях Огата отказался поверить в сверхъестественное. Он облизнул губы, чувствуя сухость во рту. Проклятый алкоголь. – На конференции – после того как я впервые завоевал Дзюдан – я напился и попросил Синдо-куна дать мне сыграть с с а е м. Но он предложил сыграть вместо тебя. Он у меня выиграл. Ну, точнее будет сказать, разбил наголову, – сухо прибавил он. – Я догадывался, что с той игрой было что-то не то. Черные играли слишком… изящно. У Синдо-куна тогда было недостаточно опыта, чтобы так сыграть, – да и до сих пор нет – он всегда слишком торопится. Но он все время отказывался обсуждать со мной ту партию, так что мне волей-неволей пришлось поверить, что я проиграл просто потому, что был слишком пьян. Фудзивара молчал, лишь по-прежнему теребил рукав. Если бы Фудзивара хоть как-то дал знать, что понимает его. Огата неловко поерзал – сидеть на этой дурацкой скамейке было неудобно, а под веками, несмотря на принятый аспирин, разливалась тупая, пульсирующая боль. – После сегодняшней игры до меня дошло, что Синдо-кун и в самом деле дал мне сыграть с тобой – с тобой в виде призрака – тогда, в отеле. Оба раза ты играл одинаково, и теперь я понимаю, что не в полную силу, не так, чтобы просто побыстрее от меня отделаться. Ты делал поправку на мою отвратительную игру, – Огата потряс головой в отвращении от самого себя. – Почему ты вообще согласился сыграть со мной? Фудзивара нервно закусил губу. – Ты… был пьян, и я… и мы с Хикару решили, что ты нас не разоблачишь, – увидев, что Огата кивнул, он нерешительно продолжил: – Конечно, я бы лучше сыграл с тобой трезвым, но ты уже и так подобрался к нашей тайне слишком близко. Ты очень проницательный. И упорный. Это было жестоко, но правдиво. Огата был по самые уши одержим с а е м, и кто как не Синдо знал об этом лучше всех – и справедливо подозревал, что, разреши он сыграть с с а е м, пусть даже по интернету, и Огата больше ни на минуту не оставит его в покое. Но Огата с трудом мог бы угнаться за Саем даже трезвый – пьяным же у него не было ни единого шанса. И Фудзивара об этом, конечно, знал. – Но какая тебе была польза от такой дурацкой партии? Фудзивара наконец поднял голову, глаза его блестели от боли и какого-то еще чувства, которое Огата не смог распознать. – Не все упирается в пользу, Огата-сэнсэй. Я просто… понимал, каково тебе – когда так сильно хочешь сыграть с одним человеком, а тебе не дают. Я хотел сыграть с тобой с тех самых пор, когда увидел, как ты смотришь партию Хикару на Турнире Юных Львов, когда понял, что ты любишь го так же сильно, как я, – Фудзивара грустно улыбнулся. – Наверное, ты такой же фанатик го, как я сам, хотя это вряд ли можно назвать комплиментом нам обоим. Огата потрясенно зажмурился и вновь открыл глаза. Фудзивара мечтал сыграть с ним почти с тех самых пор, как он сам мечтал с ним сыграть. Фудзивара его жалел – нет, неверно – сопереживал ему. В груди зашевелилась стянутая в узел вина. Он не был достоин ни сочувствия, ни согласия сыграть с ним партию, тем более, что, возможно, это была самая последняя игра Фудзивары. Но он должен был выяснить все до конца. – Синдо-кун бросил го после той партии, – у него перехватило горло, и следующую фразу он выговорил с трудом: – Это потому, что та наша игра была твоей последней? – Я знал, что мне недолго осталось, и стремился играть столько, сколько смогу, какова бы ни была эта игра, – Фудзивара задумчиво улыбнулся. – Когда Хикару вернулся с той конференции, я упросил его сыграть со мной даже несмотря на то, что он был измотан и хотел спать. Мы успели сделать всего несколько ходов, как я начал таять. Я пытался позвать его, попрощаться с ним, но он не слышал меня, – Фудзивара опустил голову. – Бедный Хикару. Я взвалил на него ношу, к которой он был не готов. В жутковатой вспышке ясности до Огаты дошло, почему Фудзивара так боялся исчезнуть, вплоть до того, что, даже еще не вспомнив ничего, уже мучился кошмарами. Теперь понятно, почему ему так хотелось, чтобы к нему прикасались: ему нужно было снова и снова убеждаться, что он реален. – Прости, что я вынудил тебя заново пережить все это. Я не должен был заставлять тебя сыграть со мной. Я вел себя эгоистично, – сказал Огата, сам слыша, как охрип его голос. Ему хотелось протянуть руку, взять ладонь Фудзивары в свою, но он боялся, что у него нет на это права – даже попросить разрешения нет права. Опьянение выветрилось, и отвращение к самому себе уже входило в полную силу. Вместе с пониманием, что его привычка относиться к людям собственнически разрушила их с Фудзиварой отношения. – Огата-сан, а почему ты напился? Огата медленно вдохнул. Фудзивара уже задавал этот вопрос, но тогда он беспечно отмахнулся от него. – Я хотел перестать думать о тебе, – Огата закрыл глаза, смущенный признанием. Будь он трезвым, выговорить такое он бы ни за что не смог. Фудзивара промолчал, и Огата почувствовал себя мучительно неловко. Видимо, Фудзивара считает, что он жалкий неудачник, раз пытается с помощью выпивки справиться с неурядицами, в которые сам же себя и втянул. Огата уже успел убедить себя, что нужно встать и уйти, а не делать из себя еще большего дурака, но тут Фудзивара взял его руку в свою и переплел их пальцы. Огата от неожиданности застыл, но Фудзивара принялся неспешно, успокаивающе водить подушечкой большого пальца по его ладони, и этот трогательный жест внушал надежду, что Фудзивара не винит его. Несколько долгих мгновений они так и сидели, держась за руки, словно естественнее этого ничего на земле не было. Потом Огата неохотно заметил, что часы, чей циферблат светился в глубине парка, показывают почти полночь, а значит, метро скоро закроется. – Я вызову тебе такси. Ты можешь опоздать на пересадку, да и коробка слишком тяжелая, чтобы тащить на руках. – Ты хочешь, чтобы я ушел? – мягко спросил Фудзивара. Задавить нежданный проблеск надежды Огата не сумел. Вопрос прозвучал так, как будто то, что Фудзивара уйдет, еще не было окончательно решено. – Нет, не хочу. Но я не могу просить тебя остаться, когда я в таком виде. Я и так тебя сегодня через столько заставил пройти, – ответил он, имея в виду не только свое опьянение. Он понимал, что есть в нем какой-то изъян, не дающий надолго сохранять отношения с людьми. А снова причинять Фудзиваре боль он не хотел. – Ты оставался со мной, когда я в тебе нуждался. Не презирал меня за слабость. Огата покачал головой. – Ты был нездоров. А я – просто пьян и к тому же свол… скотина. – Так и есть. Огата удивленно уставился на Фудзивару и обнаружил, что тот улыбается – теплой улыбкой, в которой сквозило такое несомненное обещание, что Огату словно прошибло током. Фудзивара обхватил ладонью его подбородок и повернул к себе. – Но ведь никто не идеален, – и тогда Фудзивара наклонился и поцеловал Огату, и губы его были даже мягче, чем Огата представлял, и не было в их прикосновении ни нерешительности, ни стыда. Тело Огаты отреагировало быстрее, чем ум, и он поймал себя на том, что целует в ответ с не меньшим напором, жадно исследуя новую территорию губ, языков, дыхания. Наконец Фудзивара прервал поцелуй, медленно провел рукой по щеке Огаты, и тот вздрогнул от этого ощущения. Затем он отодвинулся, но все так же улыбался, и глаза его сияли, и Огату наполнило острое желание снова притянуть его к себе и начать второй заход. Но Фудзивара, видимо, прочитав его намерения, отклонился и приподнял насмешливо бровь. – Пока не протрезвеешь, не надейся. Перегар у тебя, честно скажем, оставляет желать лучшего, – он встал, поднял с земли коробку. – Наверное, надо отвести тебя домой, пока похмелье не развернулось на всю катушку, – прозвучало это весьма жизнерадостно, если учесть, что темой была неминуемая и, без сомнения, исключительно жалкая участь Огаты мучиться адским похмельем. Домой. Ну и что, что Фудзивара сейчас развлекается честно заслуженным Schadenfreude. Это не страшно, как и похмелье. Даже ошеломляющее знание, кто на самом деле Фудзивара и кем, по его словам, он был раньше, уже не кажется таким невыносимым. Самое главное – Фудзивара собирается домой – в их дом, и этого достаточно. Им еще предстоит решать немало проблем, лично Огате предстоят неловкие объяснения и извинения перед Синдо – черт, и перед Акирой тоже – но Фудзивара принял его таким, какой он есть. Даже с перегаром. Огата встал со скамейки и вместе с Фудзиварой понес коробку домой. конец
| |||
| Просмотров: 3283 | Комментарии: 4 | Рейтинг: 5.0/8 | | |||
| Всего комментариев: 4 | |||
| |||
