Fairy stories

Часть 3

Зимняя слякоть сменилась весенними дождями, после которых Лондон становится мокрым, холодным и воняет мокрой псиной. Я иду вниз по улице, сгорбившись под дождем, засунув руки в карманы и уткнув подбородок в воротник плаща. Люди вокруг прячутся под зонтиками или перебегают от здания до машины, прикрывая головы газетами или кейсами. Мимо меня хихикая пробегает девушка, ее платье от дождя стало совсем прозрачным, косметика потекла, за ней, смеясь, несется мужчина.

Я направляюсь на встречу с теми, кто заинтересован в моей работе. Если мне захочется поиграть с акциями и облигациями, я вполне могу это сделать, на те деньги, что я заработал за годы в качестве Берсеркера, прожить достаточно легко, но я не дурак и понимаю, что играть с деньгами – личный талант Кроуфорда, а не мой. Я умею беречь деньги и тратить их, но при общении с чем-то более сложным, чем кредитные карточки, у меня начинается зуд в ладонях. А поскольку такой зуд ничего хорошего не приносит, то я и пробовать не собираюсь.

Я планировал прийти на встречу пораньше, единственная проблема с моим планом состоит в том, что судя по легкой щекотке в затылке, кто-то проявляет слишком большой интерес к безобидному старенькому мне. Кое-кто из идущих позади или рядом со мной людей выслеживает меня. Слежка настолько хороша, что этот кое-кто должно быть или хорошо тренирован, или очень труслив. Все мои «ненормальные инстинкты убийцы» обостряются. И как только я смогу дотянуться до их глоток, эти кое-кто очень сильно пожалеют о своих поступках.

Ссутулившись под дождем прохожу ещё два квартала, все мои чувства начеку. Неподалеку есть одно местечко, где можно притаиться и подождать, когда объявится мой преследователь. Далее план прост: схватить за горло, уволочь в уголок и измолотить идиота в кашу.

О да, даже я мыслю клише. По крайней мере, это работает.

Неисправный уличный фонарь прерывисто мигает, давая мне возможность шагнуть в колышущиеся тени и стремительно метнуться к заложенному кирпичом дверному проему. Людям часто кажется, что с моими белыми волосами и бледной кожей трудно спрятаться в тени - до тех пор, пока я не доказываю им обратное. Наклоняю голову набок, замираю и задерживаю дыхание, становясь частью окружающей среды.

К несчастью для меня, у моего преследователя вероятно тоже есть «ненормальные инстинкты убийцы», поскольку он – или она – останавливается, не доходя до меня. Вижу только стройный силуэт в свете ближайшего уличного фонаря. Если я действительно захочу, то смогу точнее его разглядеть – мой левый глаз всегда работал лучше, даже после восстановления правого глаза – но это означает, что придется сдвинуться с места, меня заметят и тогда никакого сюрприза не получится. Я страшно не люблю, когда люди умничают и играют не по правилам. Прикидываю, смогу ли я просто метнуть в него парочку дротиков, когда очень знакомый голос останавливает меня.

- Я знаю, что ты там, Берсеркер. Выходи и веди себя как нормальный человек.

Вздыхаю и выхожу на свет, гримасой давая понять другому мужчине, как я недоволен. – Фудзимия. Решил сегодня попробовать новую форму самоубийства? Я вообще-то спешу.

Рыжий сверкает на меня глазами, его волосы, мокрые от дождя, кажутся почти черными, а бледная кожа приобрела голубоватый оттенок. Холод на улице не выдерживает никакого сравнения с холодом его взгляда. Если бы я не знал точно, то мог бы подумать, что сейчас примерзну к месту и превращусь в гигантское безумное мороженое, которое будет пугать туристов и подстерегающих их налетчиков.

- Я не собираюсь совершать самоубийство.

Потираю ухо, вытряхивая из него воду, и рассматриваю его. Он одет для работы: кожаный плащ, перчатки, тяжелые военные ботинки и обтягивающие брюки. Судя по напряженной позе, к его торсу пристегнуто несколько видов оружия и, вероятно, даже та проклятущая катана. Несмотря на то, что показывают в кино, такой клинок трудно спрятать даже под пальто длиной до щиколотки, его требуется закреплять на верхней части тела. Это одна из основных причин, почему я предпочитаю свои ножи или другое оружие, которое можно держать под рукой, несмотря на преимущество в длине у меча.

Кроме того, чертовски трудно бросить меч через всю комнату и попасть в цель.

- Слушай, Фудзимия, ты преследуешь человека, который известен тем, что убивал священников за ошибки в произнесении вечерней молитвы. Если это не самоубийство, то я уже и не знаю как это назвать.

- Все верно, но только если бы ты знал, что впереди ловушка, - следует резкий ответ.

Делаю паузу и наклонив голову рассматриваю Фудзимию, пытаясь понять - шутит он или насмехается, вообще хоть что-нибудь уловить на его вечно угрюмой физиономии. Провожу рукой по своим торчащим во все стороны волосам, а затем просто рычу. Его хмурая гримаса превращается в самодовольную улыбку с оттенком превосходства. У меня руки чешутся схватить его за шейку и хорошенько встряхнуть, но я сдерживаюсь и вместо этого наношу удар по фонарному столбу. Столб вздрагивает и сгибается в том месте, куда пришелся удар, я мрачно изучаю трещину, а потом гляжу на Айю.

– Удивительно, что из всех твоих команд никто еще не пытался тебя прикончить, - отвечаю я, озираюсь по сторонам и резко хватаю его за рукав. Его ухмылка снова сменяется гримасой, но прежде чем он начинает протестовать против плохого обращения, я ладонью зажимаю ему рот. Он пытается кусаться и ударить меня ножом под ребра, но я едва замечаю его сопротивление и заталкиваю его в темный уголок, в котором раньше прятался.

Пинок в пах я чувствую, но очень смутно, и только сильнее зажимаю его рот, чувствуя, как мои губы расплываются в дружелюбной усмешке. – Ты самоубийца, Фудзимия? Уж ты-то должен знать, что меня так легко не свалишь. Может быть, в следующий раз тебе стоит целить в сердце и бить посильнее, - убираю руку прочь и похлопываю его по щеке.

Он сверкает глазами, ругается и выдергивает воткнутый в мою грудь нож. – Я туда и целил.

- О? – отодвигаюсь на шаг, чтобы взглянуть на дырку в своей груди, затем вздыхаю и качаю головой. – Рубашке хана.

Он мрачно смотрит на рану, затем на длинный нож в своей руке. На вид он вроде кинжала – длинный, тонкий, без гарды, тусклая сталь. Я поджимаю губы и хватаю Фудзимию за рукав, волоча за собой дальше. На этот раз кинжал вонзается мне в руку.

- Может, хватит уже? Я тебе не подушечка для иголок, - рявкаю я, выискивая открытое и пустынное место, где посуше. Не знаю, ошиваются ли поблизости коллеги Фудзимии, и не хочу вызывать подозрений - мирно беседовать стоя под холодным дождем.

Чувствую, как лезвие царапает мою кость, когда он выдирает кинжал и слышу его тихое раздосадованное шипение: - Тогда перестань волочить меня за собой, как сбежавшего пса!

- А ты перестань вести себя как сбежавший пес и хорошенько подумай, вместо того, чтобы лезть на рожон.

Туда. Тащу Фудзимию к открытому пабу, когда до него доходит, куда я направляюсь, он вырывается вперед, его кинжал исчезает там, откуда появился. Я пальцами ощупываю дырки в пальто и свитере и решаю, что дождь смыл большую часть крови, а дыры при таком освещении будут не заметны. Темная одежда очень практична, когда нужно спрятать подозрительные пятна.

Фудзимия распахивает дверь ожидая меня, глаза его прищурены, тонкие губы крепко сжаты. Я придерживаю дверь, которую он отпускает, следую за ним внутрь, игнорируя взгляды местных, и указываю подбородком на подходящую кабинку. Он хмыкает и двигается туда, а я киваю бармену и заказываю две пинты горького, намеренно усиливая акцент. Оплачивая выпивку, вступаю в недолгую дискуссию о погоде и неисправных машинах, затем топаю к кабинке, куда забился Фудзимия, и водружаю перед ним стакан.

- Ненавижу пиво, - сообщает он, уставясь на выпивку.

- Не будь ребенком; хотя бы притворись, что пьешь, а то они подумают, что мы какие-то странные, - отвечаю я, делая большой чудесный глоток пива.

- Сначала, я самоубийца, теперь – ребенок, ты уж определись наконец, кто я есть, Берсеркер, - он одаривает меня тяжелым взглядом, затем осторожно делает глоток. Я с трудом подавляю смех при виде выражения его лица.

- Итак, теперь, когда мы благополучно добрались до местного паба, где никто не собирается палить в нас, почему бы тебе не повторить то, что ты говорил там, - предлагаю я, пристально глядя на него. – И заодно объясни, почему ты бегаешь по улицам в рабочей одежде, хотя не на работе?

- Я на работе.

Давлюсь следующим глотком пива и несколько секунд откашливаюсь, затем дышу, стараясь прочистить легкие. Все это время Фудзимия наблюдает за мной с самодовольством кота, на глазах которого вода в ванночке для голубей превратилась в кислоту. Наклоняюсь вперед и выхватываю у него пиво, чтобы запить приступ кашля. Допив его стакан, я откидываюсь назад и вздыхаю.

- И ты не торопясь принялся за дело? Это не твой стиль, Фудзимия. Тебе нужна причина, чтобы охотиться на кого-то типа меня, помнишь?

- Как насчет: ты меня чертовски раздражаешь? – огрызается он, краска приливает к его щекам.

- Могло бы сработать, если бы ты не пытался меня спасти.

Он отводит глаза, вздыхает и вновь смотрит на меня столь пронзительно, что я удивляюсь, как мои мозги не закипели в черепе. – Мы подслушали разговор, темой которого был безумный альбинос и как они собираются «нахрен пришить ирландца». Когда Мишель заметил тебя, я сложил два и два и решил убедиться, что ты знаешь, во что ввязался.

- Мишель… Это тот блондин? – его рот сжимается, и я киваю про себя, разглядывая дымную атмосферу паба. Значит тот тип за прилавком был членом их странной команды, а не просто работником магазина. После секундного раздумья, пожимаю плечами. Я не Шульдих с его любопытством и назойливой потребностью знать все о Вайсс. Имя для меня ничего не значит, пока его владелец не пытается меня продырявить.

Допиваю свое пиво и киваю Фудзимии, мол, пора вставать из-за стола. – Благодарю за предупреждение, но скажу прямо - если вашей команде нужно что-либо узнать, лучше добыть информацию побыстрее. Если эти типы пытаются меня прикончить, то поубивают всех на пути ко мне, и ты это знаешь.

- Ты не непобедим. Все что им нужно – отрубить тебе голову.

- Какие мы начитанные. Большинство людей не пользуются клинками, а те, кто пользуется, целят в грудь или лицо. Шею они упускают из вида, если только не стараются перерезать глотку, а это только половина успеха. Так что возвращайся к работе, и может быть я загляну к тебе позже.

Он окликает меня свистящим шепотом, я не обращаю внимания и выхожу наружу, под дождь, и, чувствуя легкое раздражение, направляюсь к месту встречи. Понятия не имею, с чего Фудзимия решил предупредить меня, но ценю его поступок. Ненавижу сюрпризы, а ничто так не удивляет, как обнаружить, что кое-кто затаил злобу на бедного маленького меня. Одного этого достаточно, чтобы разрушить мою веру в человечество, не будь она уже давно разрушена.

Пришлось прыгать, лазать и перебираться с крыши на крышу, чтобы добраться от паба до здания, где меня дожидался потенциальный клиент. Это не заняло много времени, поскольку я злился и хотел, чтобы вся эта ночь уже закончилась. Моя квартира взывала ко мне, моя прекрасная глубокая ванна и, особенно, теплая кровать. Я уже настолько устал и разозлился, что был готов ножом проложить себе дорогу через Лондон, если всё окажется лишь дурной шуткой. Но входя в фойе и направляясь к указанной возможным клиентом комнате, я чувствую как встрепенулись мои «ненормальные инстинкты убийцы». Ну почему Фудзимия на этот раз оказался прав?

Первая пуля попадает ниже пояса, рядом с почкой, и прокладывает себе дорогу сквозь тонкий кишечник наружу. Я чувствую только тупое давление пули и даже не останавливаюсь на пути через холл. Следующие две пули бьют в спину выше первой. Я позволяю их ударной силе подтолкнуть меня к стене и оседаю вниз, выжидая, пока не слышу приближающиеся шаги. Решив, что эти идиоты уже остаточно близко, отталкиваюсь от стены и налетаю на ближайшего. Он хрипит, теряет равновесие, и я пользуюсь этим моментом, чтобы извлечь свой второй лучший нож, и всаживаю его ему в пах, дергая лезвие вверх. Бью ногой и толкаю его на его приятеля, со смехом выдергивая свой клинок.

В спину ударяет еще несколько пуль – автоматическое, полуавтоматическое и армейское оружие – машинально отмечаю я, шатаясь под ударами. Это дает время тому, кто стоит передо мной отпихнуть своего истекающего кровью дружка и произвести смертельный выстрел прямо мне в лоб из калибра .375, и я, словно сломанная кукла, падаю на пол.

Ненавижу раны в голову. Они единственные, которые я могу чувствовать. И от них много крови. Очень много.

Пальцы мои подергиваются, и я чувствую, как еще несколько пуль с глухим стуком входят в мою грудь. Вокруг слышится ругань, голоса с лондонским акцентом и, судя по интонациям, эти люди привыкли убивать. Кто-то стонет и мои губы изгибаются, что, вероятно, представляет для окружающих весьма пугающее зрелище. Медленно моргаю, чувства возвращаются в мое тело, оно выталкивает пули и восстанавливает поврежденные ткани с невероятной скоростью. Надо мной идет оживленная дискуссия, так что никто не замечает как мои ослабевшие было пальцы смыкаются на клинке - пока не становится слишком поздно.

Перерезаю коленные сухожилия у двух нападавших и вскакиваю на ноги. Пинком отшвыриваю искалеченного громилу к стене, затем втыкаю ему в глаз нож. Оставляю клинок в ране, а сам выхватываю другой нож и смеясь бросаю уже труп в следующего противника. Кто-то пытается проломить мне дырку в черепе с помощью рукоятки пистолета. Не оборачиваясь всаживаю в него нож, а ладонью другой руки наношу удар по ничем не защищенному горлу того, кто стоит передо мной. Раздаются еще выстрелы, но они удаляются от меня - похоже, я уже не единственный разозленный убийца в доме. Выдергиваю из трупов свои ножи и на минутку останавливаюсь, чтобы вытереть их об одежду убитого. Эта минутка длится не долго. Слышатся хриплые крики и щелчки взводимых курков. Хватаю ближайшее тело – которое еще дышит, несмотря на здоровенную дыру в груди – и швыряю его в направлении звуков.

Раздается приглушенная ругань, и я набрасываюсь на группу людей, игнорируя тупые удары, которые издают попадающие в цель пули. Смеясь, отсекаю пару рук, ударяю кого-то плечом и всаживаю ему в живот оба ножа. Разворачиваюсь, втыкаю лезвие в чье-то ухо и наношу удар головой, разбивающий чей-то лоб. Выдираю ножи и вонзаю их в грудь противника, чувствуя, как сталь царапает кость, когда я снова извлекаю ножи. Люди вокруг меня падают, держась за свои раны, и я облизываю кровь с губ.

Сверху доносятся звуки боя. Наклоняю голову и осматриваю тех, с кем уже покончил, отмечая про себя, что это явно не новички. Скорее всего, наемники, а значит, основные силы наверху, где сейчас разворачивается главное действие. Итак, кто бы не устроил эту ловушку, он считал, что я не настолько крут, как обещает моя репутация. Можно только головой качать над человеческой глупостью.

Честно говоря, не случайно все-таки Эсцет потратили несколько лет, выслеживая меня, когда я ушел из дома, и это не из-за моей выдающейся личности.

Приоткрываю дверь, прислушиваясь к звукам борьбы. В комнатах почти нет мебели, кроме складных стульев и пустых бутылок. В одной комнате я натыкаюсь на неоконченную игру в джин и несколько минут переворачиваю карты, чтобы увидеть, кто выигрывал. Над моей головой слышатся гортанные выкрики и глухие удары падения тел. Хмыкаю, обнаружив в четырех раскладках семь тузов, а затем поднимаю почти полную бутылку виски. Принюхиваюсь и морщу нос от резкого запаха, возвращаюсь в холл и обыскиваю трупы. Нахожу у одного зажигалку, раздираю на полоски рубашку другого и пропитываю их алкоголем.

Заткнув тканью горлышко бутылки, я на минуту замираю и прислушиваюсь - бой наверху разгорается и судя по звукам, кто-то панически удирает к лестнице.

Никого из тех четверых, которые сбегают вниз по ступенькам, я не видел раньше в цветочном магазине или в Вайсс. Поджигаю тряпку и вижу, что двое беглецов наводят на меня свои пистолеты, пока остальные двое палят в сторону лестницы. Если у них хватит пуль, они смогут сдержать Вайсс, но только если Вайсс будут играть по правилам и не выберутся через окна наружу чтобы зайти с тыла. Но я не собираюсь давать им даже такого шанса. В тот самый момент, как они начинают в меня стрелять, я швыряю самодельную бомбу прямо в них.


Спустя несколько минут основательно недовольный рыжик перешагивает через догорающую кучу, сжимая в руках окровавленный меч. Его лицо скрыто маской - прием, который Вайсс никогда не использовали на своей исторической родине. Она такая забавная, что я не могу удержаться от хихиканья, пока выдергиваю из своей руки осколок стекла. Фиолетовые глаза сужаются, спустя мгновенье он срывает маску и машет рукой, разгоняя дым.

- Что-то ты медленно.

- Я играл, - парирую я и приподнимаю бровь. – А сам-то? Не похоже на твою группу вот так дать загнать себя в бутылочное горлышко.

Он вздыхает и прикрывает глаза. – Разные люди, разная тактика.

- Вы не Вайсс? – вскидываю брови и медленно качаю головой. – Такатори – задница.

Его глаза распахиваются, и он тыкает в меня мечом. Ловлю лезвие между ладоней и показываю ему язык. Он еще яростнее сверкает на меня глазами, и я отпускаю меч, отталкивая его.

- Бомбей был честным человеком, но теперь он Такатори. Мы оба знаем это и оба знаем, что он сам это выбрал. Он перестал быть Бомбеем после Академии. Так что теперь он – задница.

Фудзимия продолжает прожигать меня взглядом, опустив меч, но по-прежнему настороже. Я слышу голоса остальных, сильный баритон когтистого Сибиряка и парочку других, которых с ходу не распознаешь. Делаю шаг вперед, понижая голос.

- Вайсс были лучшей командой, которую мог пожелать Такатори. Всего-то и нужно было дать вам цель, за которую сражаться, мораль, которую надо защищать, и вы прыгали через обруч. Критикер блуждали в лабиринте, как милые маленькие крысы, в точности как Эсцет, вплоть до их взаимоуничтожения. И вот мы здесь, больше не Вайсс и Шварц, а только Фудзимия и Фарфарелло. Так каким будет следующий ход, Фудзимия? Кто сдаст своего короля?

Его глаза впиваются в мои, безо всякого предупреждения свободной рукой он хватает меня за волосы и целует. Вкус немного другой, не такой как на том корабле год или даже больше назад – морская соль сменилась на вкус дождевой воды, под которой мы вымокли полчаса назад. Но все остальное то же самое – жар, гнев, борьба. Он отталкивает меня прочь прежде, чем я успеваю подтащить его поближе, сверкает глазами и подбородком указывает на переднюю дверь.

- Много болтаешь, Фарфарелло. Сматывайся, пока Кен не решил убить тебя, чтобы ты его больше не раздражал.

Облизываю губы и усмехаюсь. – Это меня не пугает.

- Нет, но возможно потом я не буду в настроении сделать тебе перевязку.

Снова внимательно смотрю на него, задаваясь вопросом, действительно ли он наконец решился. – Это обещание?

Он поворачивается ко мне спиной, наклоняется, чтобы вытереть клинок, и убирает его в ножны. – Думай как хочешь.

Усмехаюсь, бросаю на него прощальный взгляд и ухожу. Я никогда не задумывался, знает ли он, где я живу. Фудзимия натренирован находить людей. Он легко сможет меня найти. В конце концов, я не прячусь.