Fairy stories

Часть 1.

- Это ты виноват.

Я даже не смотрю на рыжего, слыша эту и аналогичные ей фразы весь последний час, я уже готов сказать охранникам, что во всем сознаюсь, лишь бы меня от него убрали. Не моя вина, что мы взялись за одно и то же задание, как и в том, что случайно прибыли почти в одно и то же время и одинаковым образом. И не я взорвал тихий милый вечерок воплем «Шине!» и размахиванием этой дурацкой катаной – это сделал он. Вероятно, перебудил весь чертов океан своим завыванием и попыткой свести счеты трехлетней давности.

А ещё считается, что это «Я» злопамятный.

- Слышишь меня, Шварц? Это. Ты. Виноват, – я ощущаю на себе его гневный взгляд, он дергает за наручники, металл скрипит по металлу. – Твою мать! В мире столько людей, а я застрял с гребаным психопатом.

- Социопатом, - откликаюсь я, поглядывая на Фудзимию и с интересом отмечая, как он пытается оторвать руку в металлическом браслете от трубы, к которой она прикована. – Психопаты не понимают, что делают. Я – социопат, поскольку все понимаю, но мне плевать на моральные ограничения.

Фудзимия моргает, затем преисполненным ужаса голосом произносит: - Оно умеет разговаривать.

- Оно видит, что находится в присутствии другого человеческого существа, - отвечаю я, поглядывая вверх на свои скованные руки. – И если бы кое-кто не начал вопить «Шварц!», охранники не накинулись бы на нас, и мы бы здесь не оказались.

Он бормочет что-то себе под нос, судя по лязганью, опять старается избавиться от наручников. Изгибаю шею под таким углом, что нормальный человек не вынес бы этой боли, и осматриваю собственные оковы. Охранники проделали великолепную работу - вывернули мне руки за спину, а затем вздернули их вверх над головой. Если бы я мог чувствовать боль, к этому моменту был бы уже в агонии. Ну а так, могу только вообразить, насколько сильно попытки Фудзимии освободиться вызваны болью, поскольку тот скован в аналогичной позиции.

Спустя несколько секунд возня стихает, его наручники звякают последний раз. Оглядываюсь на него и вижу мрачный, измученный взгляд фиолетовых глаз, сжатые тонкие губы. Он хмурится, затем сдувает несколько прядей с глаз. Видимо, не я один отрастил волосы за эти годы.

- Не знаю, чего я вообще стараюсь, - говорит он, глядя вверх на свои скованные руки. – Даже если смогу добраться до спрятанной в волосах отмычки, пальцы слишком онемели, чтобы с ней справиться.

В ответ я хмыкаю, выворачиваю свое правое запястье, затем левое, чувствуя, до чего же туго затянуты браслеты. Затем дергаю за трубу, проверяя, насколько она крепко держится, оглядываю комнату в поисках чего-нибудь, что может пригодиться, когда освобожусь.

- Около той стены валяется пара труб, которыми можно воспользоваться, если избавимся от наручников, - сообщает Фудзимия, озвучивая мои собственные наблюдения. – Два охранника около двери, и окно, в которое даже ты протиснешься с трудом.

- Но ты считаешь, что я все равно попробую?

- Видя, как ты заплетаешь руки в косички, я бы сказал – да.

Я приподнимаю бровь, возвращаю свои руки в естественное положение и замечаю быструю усмешку на его губах. – Лучше воздержись от дурацких комментариев по поводу уродов, если хочешь, чтобы я и тебя освободил.

- По сравнению с Шульдихом, Наги и Кроуфордом, не такой уж ты и урод, - отвечает он. – Я думал, что ты просто слишком безумен, чтобы реагировать на боль. Или вообще кайф от нее ловишь.

- А я думал, что ты не знаешь других слов, кроме «Ши-не, Такатори».

От этого имени он кривится и возобновляет свои попытки освободиться, а я – свои. С силой дергаю руки, чувствуя, как плечо протестующее щелкает, наручники впиваются в запястья. Но зато ослабевает хватка вокруг моей правой руки, как будто там наручники не затянуты столь же сильно, как на левой. Снова выворачиваю правую руку и кисть, металл сдирает кожу, и ручеек крови сбегает вниз по руке. Теперь я смогу освободить эту руку. Два рывка, может, три - это все, что мне нужно.

- Надеюсь, ты не собираешься до смерти истечь кровью, - интересуется Фудзимия.

Пожимаю плечами, глядя на свои руки и свободно льющуюся по правому запястью кровь. – Чтобы остановить меня потребуется гораздо больше, чем простой порез.

Он фыркает, прекращая свою борьбу. Я еще раз дергаю рукой, чувствую, как металл врезается в запястье и в самую широкую часть ладони. Раздается щелчок – мой большой палец изгибается под неестественным углом, к уже текущей крови прибавляется еще один ручеек. Почти готово. Всего пол-дюйма отделяют меня от свободы от этих дурацких наручников.

- Знаешь, это выглядит просто кошмарно, - говорит Фудзимия.

- Не важно, как это выглядит, главное – приносит результаты.

- Кошмарно выглядеть – в этом твой особый талант?

- Бога ради, Фудзимия, возможно, в это трудно поверить, но у меня намного больше талантов, чем лизать нож и отпускать уничижительные комментарии в адрес католической церкви.

- Я поражен. Ты уверен, что ты – Фарфарелло, Сумасшедший Ублюдок из Шварц?

- Настолько же уверен, как и в том, что ты - Фудзимия, Ледяная Сука из Вайсс.

Он сверкает на меня глазами, и я возвращаюсь к работе. Дергаю еще разок - и моя рука выскакивает, оставляя на браслете еще порцию крови и, вероятно, половину кожи. Обе мои руки падают, правая в результате моих усилий изогнута под необычным углом, но это легко поправить. Фудзимия в своем углу шевелится, металл царапает о металл, а я прислушиваюсь, нет ли тревоги снаружи. Ничего не слышно. Встаю, поворачиваюсь к стене и, упираясь в нее, вправляю руку. Хватаю и вкручиваю обратно большой палец, затем разматываю с предплечья несколько бинтов и перетягиваю порезы на запястьях и пальце.

Фудзимия наблюдает за мной, морщась при хрусте вправляемого сустава. Он покусывает нижнюю губу, когда я направляюсь к двери и выглядываю в маленькое оконце, чтобы разузнать, что происходит. И снова дергает свои наручники, когда я возвращаюсь и выбираю из кучи мусора в углу два отрезка трубы. Бросаю на него взгляд, и он вскидывает голову, всегда гордый и высокомерный японский фехтовальщик.

Присаживаюсь перед ним на корточки и похлопываю его по щеке: - Хочешь, когда сбегу, свяжусь с Вайсс?

Он поднимает глаза: - Я работал соло весь последний год, так что сомневаюсь, что они кинутся мне на выручку.

Я наклоняю голову набок. – Могу оставить тебя здесь, чтобы спасли полицейские…

- Или можешь сам освободить меня.

- А какая мне с этого выгода?

- Пятьдесят процентов от награды.

Смеюсь, качаю головой и наклоняюсь поближе, улыбаясь ему своей самой неприятной улыбочкой. - На что ты готов, чтобы избавиться от этих наручников? – уточняю я.

Он таращится на меня, румянец заливает его щеки. – Я не интересуюсь мужчинами.

- Разве я это говорил?

Он моргает и качает головой.

- Но поскольку ты ляпнул что-то в этом роде, - продолжаю я, снова похлопывая его по щеке, - думаю, ценой свободы будет поцелуй, Фудзимия.

Он открывает рот, закрывает и сверкает на меня глазами, потемневшими от отвращения или гнева. Я усаживаюсь на пятки, терпеливый, как всегда, и жду его решения. Некоторое время у нас есть, охранники жрут, в этом я убедился, когда выглядывал в оконце. Через одну-две минуты он вздыхает, отводит глаза и бормочет что-то неразборчивое.

- Что-что?

- Хорошо, говорю! – рявкает он, фиолетовые глаза кажутся почти черными на фоне полыхающих щек.

Глажу его по щеке и наклоняюсь ближе, пробуя на вкус его дыхание: - Хороший мальчик.
Он открывает было рот, без сомнения, собираясь выпалить что-нибудь уничижительное, но тут я закрываю его рот своим. От удивления его губы становятся мягкими, и я с легкостью приоткрываю их, покусывая его нижнюю губу. Он замирает, когда мой язык исследует глубины его рта, щекочет десны и медленно поглаживает его язык. На вкус он как морская вода, пот и кровь и я наслаждаюсь даже горечью.

Где-то на полпути он начинает отвечать, горячо, резко и со знанием дела. Языки трутся друг о друга, рты впиваются один в другой, зубы сталкиваются, дыхание смешивается; танец меча и плоти, вот что между нами происходит. Он скулит, его наручники позвякивают, дыхание у него становится отрывистым, а затем я отстраняюсь, на прощание лизнув его в губы.

Он моргает, его глаза сейчас глубокого сиреневого цвета, грудь судорожно вздымается, он пытается восстановить дыхание. Затем он прищуривается и дергает цепь.
- Удовлетворен?

- Пока да, - отвечаю я, все еще чувствуя его вкус на губах, наклоняюсь и снимаю с него браслеты. Минутой позже, он растирает запястья, рассматривая кусок бинта, который я протягиваю ему, затем принимает его. Перебинтовывает руки и выбирает себе кусок трубы.

Я выглядываю в окно и корчу рожу при виде двоих охранников. Они прислонились к борту корабля, спустив штаны до щиколоток, и без сомнения забавляются примитивным соревнованием, которое так обожают американцы. Оборачиваюсь к Фудзимии и киваю в сторону окна.

- Охрана оставляет желать лучшего, - констатирую я, проверяя дверь – а вдруг не заперто. Заперто, и я со вздохом облизываю губы, на которых еще ощущается вкус Фудзимии. - Замками они все-таки пользоваться умеют.

- Разочарован?

- Раз в жизни захотелось легкой работы, - отзываюсь я, постукивая по двери, затем вновь выглядываю наружу. – Черт, они не только тупые, они еще и глухие. Сколько вообще времени можно писать?

- Уж точно не настолько долго. Давай вместе попробуем привлечь их внимание.

Киваю и даю ему место. Мы колотим в дверь, бряцаем ручкой, корчим рожи в окошко, в общем, лезем вон из кожи, только бы привлечь к себе внимание охранников. И только после того, как мы стали долбить трубами по двери, они притащили свои жалкие задницы обратно на пост, заморгали, видя нас на свободе, и кинулись открывать дверь.

Американцы. Ну когда же они поймут, что НЕЛЬЗЯ открывать дверь двум очень разозленным убийцам?

Перехватываю руку охранника, луплю его трубой по животу, затем дергаю на себя. Мое движение дает Фудзимии возможность заняться вторым охранником, орудуя обрезком трубы будто своей чертовой катаной. Его противник падает, пока мой пытается подняться на ноги и ударить меня свободной рукой. Отпускаю его запястье, нажимаю ладонью на его лицо и пару раз знакомлю его затылок с полом. Останавливаюсь только тогда, когда слышу хруст и понимаю, что он уже не дышит.

Поднимаюсь, отстраненно вытираю пальцы о свой гидрокостюм, наблюдая, как Айя наносит своему противнику финальный удар. Поднимаю свою трубу и обыскиваю охранника, нахожу у него пистолет, автомат и пару обойм, но никаких ножей. Как же я ненавижу огнестрельное оружие. Никогда не мог из него попасть точно в цель.

- Ножи нашел? – спрашиваю у Фудзимии. Тот качает головой.

- Три пистолета и две обоймы, - отвечает он.

- Американцы. Какой смысл таскаться с пистолетом, когда я могу их убить голыми руками?

- Ты, никак, дуешься, Берсекер?

Кажется, он едва сдерживает смех. Я пинаю тело передо мной и скрещиваю руки на груди, даже не трудясь отвечать ему. Не хочу пистолет. Он мне не нужен. Хочу свои ножи, чтобы по-своему разобраться с этим идиотским американским отребьем.

- Вот, - слишком спокойным голосом произносит Фудзимия, пихая мне в лицо свой обрезок трубы. – Я возьму пистолеты, а ты забирай железяки.

Беру предложенное и смотрю, как он обыскивает труп. – Я рад, что хоть кто-нибудь может точно прицелиться.

- Как мы это сделаем? Работаем вместе или разделимся и встретимся посередине?

Гляжу на него, пожимая плечами. – Я насчитал двадцать жлобов, охраняющих главную мишень. Теперь осталось восемнадцать, если конечно он не вызовет подкрепление.

- Значит, разделимся?

Киваю. - Я беру левый борт, ты – правый?

- Хорошо, но если встретишь мишень, оставь и мне кусочек.

- Договорились.

- Фарфарелло?

Я останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на него, его волосы выбились из косы, гидрокостюм обвешан оружием.

- Если увидишь мою катану, сможешь принести ее мне?

- Могу. А ты поступишь так же с моими ножами?

- Разумеется. Хорошей охоты, Фарфарелло.

- Хорошей охоты, Фудзимия.


Мы расходимся, я иду в одну сторону, он – в другую. Нас держали в кладовке позади рубки, когда я заглядываю туда, в ней никого нет. На носу судна расположены каюты, и оттуда ведет вниз лестница, вероятно, там другие каюты и машинное отделение.
Я полагал, что мишень находится или в большой каюте на палубе или внизу. И скорее всего, большинство охранников будут с ним, чтобы охранять его, лизать ему ботинки и выслуживаться. С последним предположением я ошибся.

Я положил уже троих охранников, когда наткнулся на идиота, у которого обнаружился меч Фудзимии, и который, видимо, считал себя мастером боевых искусств. Он вопил, прыгал вокруг, размахивал катаной, держа в другой руке еще одно длинное лезвие, и выглядел приблизительно так же угрожающе, как голубь, исполняющий брачный танец. Я поднырнул под лезвие, заехал локтем ему в бок, перехватил его руку, когда он согнулся, и переломал на ней все кости. Затем проломил ему трубой череп.

- Нечего размахивать оружием, если не знаешь, как им пользоваться, - сообщаю я мертвецу, роняю трубу и подбираю мечи. Один из них довольно приличный, такие покупают дилетанты, когда считают, что приобретают великолепный клинок. Другой - катана Фудзимии, с заточенным до состояния совершенства лезвием и тщательно обработанной рукояткой, ее вес повествует о том, как много жизней она оборвала.

Почти святотатство держать его меч вот так, не будучи подобающим образом ему представленным. Японский самурай верит, что у меча есть собственная душа и обращается с ним с тем же уважением, что и с благородным предком. Существует целый ритуал по уходу и обращению с катаной, а я щупаю клинок Фудзимии без должного уважения. Обтираю лезвие куском одежды трупа, извиняюсь перед ним и вкладываю в ножны. Заодно прихватываю ремень покойника, чтобы пристегнуть меч Фудзимии к боку и поискать другое оружие, которым бы мог воспользоваться. К моей великой радости, кроме мечей, у него оказалась еще и чудесная коллекция вполне приличных ножей. Я бросаю трубы и забираю с собой все ножи.

С другой стороны корабля доносятся выстрелы, и я улыбаюсь про себя. Фудзимия еще жив и по обыкновению надирает чьи-то задницы. Может быть, до этого поцелуя меня бы не волновало, выживет он или нет, но теперь мне захотелось посмотреть, как на нем отразится поцелуй. Я знаю, что наш небольшой поединок на мечах под дождем не оставил его равнодушным, что было заметно при наших последующих встречах.

Салютую мечом отдаленной перестрелке и двигаюсь к следующей стайке добычи

Ноги при ходьбе прилипают к палубе, гидрокостюм пристает к телу, руки висят, как бесполезные палки. Прислоняюсь к поручням и соскальзываю вниз, пока не сажусь на задницу. Мое тело сотрясают знакомые симптомы: кожа горит, кости зудят, вместо мускулов будто клубок живых червей. Я закрываю глаза, откидываю голову и чувствую, как прохладный ветер овевает мою разгоряченную кожу.

Мы встретились с Фудзимией где-то посередине корабля, каждый из нас гнал перед собой несколько трусливых охранников, они оказались в западне – мы или море. Двое сиганули в воду, но Фудзимия пристрелил их, когда они всплыли. Оставшиеся дрались, как загнанные в угол крысы, но с поразительным чутьем Фудзимии на траекторию пуль и моим полным равнодушием к ранениям, охранники нам не ровня. Середина корабля напоминала бойню, кусочки и части тел разбросаны повсюду, вонь крови и внутренностей отравляла морской воздух.


Я не открываю глаз при звуке приближающихся шагов, прекрасно зная, что кроме меня на этом корабле остался в живых только один человек.

- Ты в порядке?

В голосе Фудзимии слышится беспокойство. Открываю глаз, смаргиваю дымку и вглядываюсь в его лицо. Его тонкие губы сжаты, глаза прищурены, струйка крови пересекает щеку. Я опускаю веки, стискивая пальцы при прокатившей по венам волне жара.

- Просто отдыхаю.

Чувствую, как его прохладные пальцы прикасаются к моему лицу, убирая что-то прилипшее. Открыв глаз, вижу, что к щеке пристала длинная прядь моих красно-розовых от крови волос.

Он хмурится еще сильнее, отпуская мои волосы. – У тебя лихорадка.

- Пройдет

Он садится рядом со мной, катана покоится у него на плече. – От чего это?

- Всего лишь побочный эффект, - отвечаю я, снова позволяя себе закрыть глаза. Чувствую, как срастаются поломанные кости, восстанавливаются поврежденные мускулы и мое сердце работает в десять раз быстрее, чем у нормального человека. А еще я знаю, что этот процесс потребует для восстановления энергии на скоростную регенерацию пищи весом в десять раз превышающей вес моего тела.

- От чего? Яд? Наркотики?

Вздыхаю. – Я биокинетик, Фудзимия. Догадайся.

- Био… Жизненная энергия? Что это за сила?

Время от времени, я всерьез задумываюсь о разумности моих собратьев-людей. Удивительно, что Фудзимия вообще знает, что означает это слово, но вовсе неудивительно, что он не знает истинного значения этого Дара. Он встречается не так часто, как телепатия и телекинез, хотя некоторые биокинетики столь же сильны, как Шульдих или Наги.

- Эта сила позволяет мне двигаться, когда я должен быть уже мертв, - поясняю я, поднимаясь. Не собираюсь объяснять ему все досконально, хотя, если он такой упертый, как частенько ведет себя, то я уверен, что он будет докапываться до значения этого слова, когда все это закончится.

Он хмурится, но ничего не говорит, тоже поднимаясь и бережно сжимая свою катану.
Не глядя на него, я направляюсь на нос корабля, в рубку. Пора добраться до мишени и уничтожить улики. Мы и так потеряли массу времени из-за его глупости.

Цепочка трупов ведет прямо к двери, которую я осторожно приоткрываю на случай, если мишень и его подручные ждут нас. Комната погружена в темноту и тишину - даже для моих обостренных чувств. Я глубоко втягиваю в себя воздух, улавливая остаточный запах сигарет и выпивки, но ничего более. Включаю свет и осматриваюсь по сторонам.

- Сбежал? – Фудзимия чуть не залезает на меня сзади, чтобы все рассмотреть.

- Очень похоже. Ты слышал или видел спускаемую лодку или пытающихся уплыть
людей?

- Нет, ничего такого. Думаешь, он решился сразиться с нами?

Смотрим друг на друга. Смотрим на цепочку тел вдоль палубы. Оба вздыхаем и начинаем осматривать трупы в поисках мишени. На это уходит некоторое время, но мы его находим, половина его лица размозжена моей трубой. Мишень – это тот самый идиот, считавший себя спецом по боевым искусствам, которого я ухлопал раньше.

- Хн.

- Думаю, это означает, что нам нужно просто взорвать корабль и получить половину вознаграждения, - говорю я, удерживаясь от желания облизать нож. Некоторые привычки умирают с трудом.

- Это ты убил его, - отвечает Фудзимия.

Пожимаю плечами и толкаю труп, сгоняя несколько мух. – Да, но сделка есть сделка. Ты получаешь половину, честно и справедливо.

- Полагаю, отговорить тебя будет равносильно самоубийству?

- Чертовски верно, Фудзимия. Забирай свою долю и радуйся. А теперь - топим корабль и отправляемся за наградой.

Щедро разлив горючее по всему кораблю и, в качестве добавочного бонуса, разместив по разным углам канистры с бензином, Фудзимия устанавливает таймеры на привезенных им с собой бомбах, пока я закладываю свои заряды динамита. Когда раздается первый взрыв, мы уже далеко от корабля, направляемся к побережью. За ним следуют другие, сопровождаемые пламенем, дымом и так далее. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться, оставляя Фудзимии управление шлюпкой, поскольку он, похоже, в этом разбирается лучше, чем я. Часть корабля тонет, часть – взлетает на воздух, а кое-что еще продолжает тлеть и взрываться. Будем надеяться, что никто не сможет догадаться, что же там в действительности произошло, кроме убийства. Криминалистика – наука хорошая, но не для убийц.

Мы выбираемся на берег, и он затапливает шлюпку. Я уточняю, правильно ли он запомнил номер счета для перевода моей доли, а потом отправляюсь за своими вещами. Пора домой. Америка становится что-то слишком странной, чтобы оставаться там для работы.

Далее