Глава 12
Вернувшись в гостиную, Фарфарелло прямиком направился к скрипке.
- Хорошо, что ты остался. Я ведь обещал сыграть Каприз № 24, если ты не запорешь ужин.
Ая,
до этого меланхолично разглядывавший через стеклянные двери балкона
темнеющее небо, мгновенно оживился. Каприз № 24 Паганини был одной из
любимейших его композиций. А за время продолжительных перерывов в
готовке Ран понял, что Фарфарелло не только тоже любит Паганини, но и
действительно может играть - и хорошо играть - его непростую для
исполнения музыку, и начал буквально умолять его сыграть Каприз № 24.
- Только если ты справишься с ужином, - категорически объявил тогда Фарф.
-
Значит, я справился? – с надеждой спросил Ран, опасаясь, что его просто
дразнят, и Фарфарелло не собирается спускать ему ошибку с соусом.
В ответ тот просто поднял смычок и начал играть.
Сейчас,
когда Ая слушал Каприз - сидя в удобном кожаном кресле прямо перед
скрипачом, в теплой уютной комнате, отделанной полированным деревом -
музыка обретала для него новые оттенки и глубины. Фарфарелло играл со
страстью и четкостью, в которых и заключался особый прием Паганини –
хаос, раскрывающий порядок, порядок, порождающий хаос, - и, как
катализатор, одержимость совершенством звучания. Наблюдать за руками и
пальцами Фарфарелло, когда он играл, одновременно слышать и видеть его
мастерство - все это задевало в душе Рана струны, до этого никем не
потревоженные. Неестественно белые пряди распущенных волос скрипача
покачивались в такт летавшему над струнами смычку, а единственный глаз
горел так, словно за ним полыхали все огни преисподней. Фарфарелло был
безумен и безжалостен, и Ая не мог отвести от него взгляд.
Душа
Рана парила в заоблачных высотах, то его бросало в дрожь от быстрых
стаккато и протяжных арпеджио, то перехватывало дыхание от внезапных
высоких нот, яркими цветами распускающихся в щемящую мелодию. Это было
так прекрасно, так больно и горько-сладко, что ему казалось, что сердце
вот-вот взорвется, разбив грудную клетку как стекло. Когда мелодия
неистовствовала, он замирал на самом краешке кресла, когда замедлялась
– судорожно вцеплялся в его ручки. Слезы обжигали его глаза. Красота
музыки была почти невыносима.
Однако закончилось все слишком быстро. Переложив смычок и скрипку в одну руку, Фарфарелло низко поклонился.
Ая
не мог аплодировать, это было слишком банально. И стряхнуть с себя
оцепенение никак не удавалось, так что он просто сидел, крепко
вцепившись в кожаные подлокотники, открыв рот и пытаясь сформулировать
похвалу, которая была бы достойна исполнения. Но все чувства были
по-прежнему сосредоточены на музыке, и он не мог думать ни о чем
другом.
Бросив на него взгляд, Фарфарелло направился к
столику, на котором оставил футляр от скрипки, чтобы протереть струны,
ослабить смычок и убрать инструмент. Ая, наконец, оторвал руки от
кресла и, чувствуя себя очень неловко, вытер глаза. Его стало слишком
легко довести до слез.
Убрав футляр, Фарфарелло открыл бар со
вставками из разноцветного стекла на дверцах и достал черную бутылку с
большими буквами ХО на этикетке. Плеснув понемногу в два узких
хрустальных бокала, он принес один из них Рану.
- Это коньяк сорокалетней выдержки, так что не вздумай пить его залпом, - предупредил он.
-
Спасибо, - сумел выговорить Ая, принимая бокал и с гордостью отмечая,
что рука его при этом не дрожит. Он отпил немного, пока Фарфарелло
устраивался на диване напротив.
Вкус был изумителен –
выдержанный и мягкий, сладковатый, глубокий, с привкусом дыма, коры
дуба, ванили и чего-то еще, чему он не мог подобрать название.
-
Зачем угощать им меня? Он слишком ценный, - спросил Ран, думая, что его
чувства в этот вечер слишком часто подвергаются испытанию
совершенством…
Фарфарелло пожал плечами. – Да, не обычный. Я
знал, что ты оценишь его по достоинству. До сих пор у меня не было
способных на это гостей, так что я пользуюсь возможностью выпить в
компании.
- Я не..
- Ая, заткнись и получай удовольствие.
Рану оставалось только подчиниться, он не хотел своими возражениями мешать Фарфарелло наслаждаться божественным напитком.
- У меня к тебе один вопрос, - немного погодя заявил Фарф, смакуя последний глоток коньяка.
- Какой? – пробормотал Ая, слегка настороженный тем, как это прозвучало.
-
Надо ли мне отправлять тебя к психотерапевту за лекарствами от
депрессии? – золотистый глаз Фарфарелло пристально уставился на Рана.
-
Я работал на стройке в Японии и не пропустил ни дня с тех пор как
уехала моя сестра, - мгновенно ощетинился Ая. Психотерапевты ему не
нравились. – Если хочешь, спроси моего бригадира, я тебе дам его имя,
телефон и электронный адрес. Гарантирую, что независимо от самочувствия
я буду вовремя приходить на смену и работать с полной отдачей. К
миссиям это тоже относится.
- Это не ответ на мой вопрос, - мягко произнес Фарфарелло.
- Но… разве ты не из-за этого спрашивал?
- Отчасти, - Фарфарелло подошел к камину и начал сгребать растопку к двум большим, слегка обугленным поленьям.
-
Я не сомневаюсь, что ты будешь выполнять свои обязанности с обычной
самоотдачей, - уверил он, продолжая свое занятие. - Это очевидно хотя
бы из того, как ты справился с теми заданиями, которые я уже дал, –
несмотря на то, что перенервничал с утра. Однако если я вкладываю в
тебя время и деньги, а ты одним прекрасным днем решаешь, что жизнь
стала невыносима и делаешь себе сеппуку, меня это совсем не порадует,
как понимаешь, - он вытащил из стоявшего на каминной полке оловянного
кубка длинную спичку, чиркнул ею о ноготь и зажег в камине огонь. –
Твоя жизнь не ограничивается работой, хочешь ты это признавать или нет.
Ты будешь работать по шестнадцать часов в день, по крайней мере
несколько следующих недель, - и даже больше, когда будут миссии, - Фарф
ухмыльнулся, - или когда тебе придется идти со мной на рыбный рынок.
Так что у тебя не будет времени сидеть и накручивать себя, и, возможно,
работа поможет вытащить тебя из ямы, в которую ты себя сам же и
загнал. Однако она не изменит того, что уже случилось и не устранит
причины твоего состояния. Осознание этой причины, даже если умом ты и
сейчас ее понимаешь, рано или поздно тебя накроет. Вопрос в том,
сможешь ли ты с этим справиться?
Ая почувствовал себя так, как будто его окатили ледяной водой. – Я справлюсь, - холодно отрезал он, сужая глаза.
Фарфарелло поднял руки в успокаивающем жесте. – Незачем впадать в модус Абиссинца. Я должен был спросить.
Немного смутившись, Ран заставил себя расслабиться.
Ирландец
снова занял место напротив него. – Для большинства людей, таких как
Ёдзи, Шульдих, возможно, лучше, чем любое лекарство, - продолжал
размышлять он вслух. – Вернее, был бы лучше, если бы чаще сдерживал
свои садистские наклонности. Точнее, все время бы их сдерживал, - с
кривой усмешкой поправился он. – Никаких побочных эффектов, если он сам
их не захочет, никакого привыкания – химического, по крайней мере. Ты
ему нравишься, я знаю, так что он не стал бы делать тебе хуже, но, увы,
в твоем случае он помочь не сможет.
Аю раздражало, что
Фарфарелло продолжает говорить на эту тему, даже после того как он
сказал, что справится, но последнее заявление разбудило его любопытство
– Что ты имеешь в виду?
- Ты ему сопротивляешься. И, как он
говорит, весьма успешно. Он может только заглянуть в твой разум на пару
секунд, и ему тут же приходится уходить, чтобы не заработать себе
страшнейшую головную боль. Конечно, Шульдиху и секунды хватит для того,
чтобы получить массу информации, но этого недостаточно, чтобы как-то
помочь.
- Но… он все время разговаривает со мной телепатически, - возразил озадаченный Ран.
-
Телепатическая связь не означает, что Шульдиху надо лезть тебе в
голову. Он любит так делать, потому что любопытен, но необходимости в
этом нет. Он прекрасно улавливает мысли, если ты их просто ему
проецируешь. А чтобы это было проще делать, он установил связь с тобой
через Ёдзи, который становится, как бы это сказать… спутником? – Фарф
нахмурился. – Не очень точное определение, но основную идею уловить
можно. При этом он не слышит ваши переговоры, если Шульдих ему не
позволяет.
Ая несколько минут раздумывал. – Я все-таки не
понимаю, почему ты сказал, что я сопротивляюсь ему. Последние недели я
ничего такого не делал.
Губы Фарфарелло растянулись в широкой
ухмылке. – Это потому что твое подсознание такое же твердолобое и
упрямое, как и твое сознание.
Ран приподнял бровь.
Улыбка
исчезла с лица Фарфа. – То, что ты не Талант, но при этом можешь
успешно сопротивляться сильнейшему из ныне живущих телепатов, сбивает
Шульдиха с толку. Но это потому что, благодаря своему воспитанию, он
крайне заносчив и с нормальными людьми общался довольно мало. Талант
Шульдиха всегда интересовал меня больше всех остальных – кроме моего
собственного, конечно, – так что я много читал на эту тему.
Оказывается, обычные люди довольно часто подсознательно начинают
сопротивляться регулярному телепатическому воздействию. И что
неудивительно, люди, у которых это получается, - как правило,
интроверты, а те, у кого не выходит, – экстраверты.
Ая понял, что улыбается. – Итак, я сильнейший из ныне живущих интровертов?
Фарф
слегка усмехнулся в ответ, но голос его звучал серьезно. – Вполне
вероятно. Измерить это нельзя, но, основываясь на том, что я прочитал,
очень сильный телепат может пробиться через обычное сопротивление. Так
что, возможно, ты прав.
- Я анти-телепат, - пробормотал заинтригованный Ая.
На этот раз ирландец улыбнулся шире. – Возможно.
- А кто ты, Фарфарелло?
Тот покачал головой. – Расскажу как-нибудь в другой раз.
Несколько минут оба молча смотрели в огонь.
- Фарфарелло…
- Да?
- Спасибо за Каприз № 24.
- Не за что, - он поднял бутылку и подошел к Ае. – Налить еще?
- Да, спасибо.
******
Ран
проснулся посреди ночи, чувствуя возбуждение, которое про себя называл
Ботановским. Оно отличалось от обычного особенной интенсивностью, так
что ему начинало казаться, что его член вырос дюйма на три больше, чем
обычно. Ая глухо застонал. Бесполезно ждать, пока все пройдет само
собой. Мастурбировать в гостиной Фарфарелло было странно, но другого
выхода не было. Он откинул покрывало, чтобы не запачкать.
Как
всегда, он думал о Ботане, обхватывая ладонью напряженный член и
впиваясь зубами в собственную руку, чтобы не стонать слишком громко. О
его дурацких самолетиках; его игривом чувстве юмора, против воли
очаровавшем Аю; его мускусно-сладкой оливковой коже, вкусом которой Ая
никак не мог насытиться; его шраме, слегка шершавом, если проводить по
нему языком; его руках, крепко обнимающих Аю сзади, погружая в пряную
теплоту; его крупной ладони и умелых пальцах, дразнящих бедра, пах,
грудь Аи, в то время как он сам прилагал все усилия, чтобы не слететь с
трассы; о том, как он свернул тогда на обочину, как срывал с себя
одежду, как насаживался на член, а по ветровому стеклу хлестал дождь…
Его рука задвигалась чаще, резче, дыхание вырывалось с приглушенными хрипами.
Рот
Ботана, сомкнувшийся вокруг его члена, руки – вынуждавшие его
раскрыться еще больше, умелый язык – заставлявший его кричать во всю
силу легких…
Ран кончил, едва не прокусив себе руку от
интенсивности накрывшего его оргазма. Тяжело переводя дыхание и пытаясь
унять дрожь, он распластался на спине.
Он давно не вспоминал о
Ботане. Хотя они провели вместе всего три дня и две ночи – две ночи
сумасшедшего, фантастического секса – Ая всерьез запал на него. Но,
конечно, ничего ему не сказал. Дело было не только в сексе – хотя в нем
тоже - но и в искреннем желании Ботана помочь ему найти сестру; и в
его вере, что однажды он найдет свою дочь Асуми - зеркально отражавшей
веру Аи в то, что его сестра однажды очнется; и в том, как он складывал
эти нелепые бумажные самолетики; и в том, как он заставлял Аю смеяться;
и в том, как он обнимал его, и Ран впервые после смерти родителей
чувствовал себя странно защищенным.
А потом все закончилось
так глупо и мелодраматично, когда Ботан кинулся закрывать Аю от пуль,
от которых тот легко смог бы уклониться, а потом сгорел заживо.
Вздохнув, Ран дотянулся до маленькой коробки с салфетками, стоявшей на кофейном столике, и привел себя в порядок.
Он
знал, что его короткая связь с Ботаном причинила боль Едзи. С другой
стороны, за время их отношений он только и делал, что причинял Ёдзи
боль. Несмотря на то, что Ая действительно любил его, он не мог
признаться в этом, поглощенный заботой о своей сестре… хорошо,
практически одержимый ею. Но и это обратилось в ничто, когда она
исчезла в неведомые дали, ни слова ему не сказав. А он не смог
построить нормальные отношения с Кеном, позволяя тому регулярно на себе
срываться. Теперь Кен в больнице, а Ёдзи с Шульдихом. Ран не знал, где
теперь его место и есть ли оно вообще.
В раздражении от самого
себя, Ая помотал головой. Нельзя все время скатываться в бессмысленную
хандру. Ему уже скоро вставать, а он так толком и не отдохнул. С
некоторым усилием избавившись от посторонних мыслей, Ран закрыл глаза и
заснул.
******
Припарковав свою машину рядом с пикапом
Фарфарелло, Ая вытащил ключи и поправил рукава своей новенькой
белоснежной поварской куртки. Фарфарелло уверял, что после пары стирок
ткань перестанет топорщиться во все стороны, и Ран надеялся, что он
прав, – носить такое каждый день было бы малоприятно. Он решил, что,
вернувшись домой, постирает форму минимум раза три.
Выбравшись
из автомобиля, он подошел к Фарфарелло, невольно улыбаясь его виду –
тот был в точно такой же униформе, но только с оторванными рукавами,
так что поварская куртка больше напоминала его старый синий жилет.
Удивительно, что Ая не обратил на это внимание во время их первой
встречи в ресторане. Ему было странно идти рядом с бывшим Шварц и
любопытно, как они выглядели со стороны – оба во всем белом, с
длинными, заплетенными в косу волосами. Хотя смотреть на них было
некому – на улице им не попалось ни одного прохожего.
Ая вошел
вслед за своим новым боссом через черный ход «Thibodeaux», скрывая
нервозность за непроницаемым выражением лица. Фарф приподнял бровь, но,
никак это не прокомментировав, начал показывать, где что хранится.
-
Здесь у нас разделочная, - сказал он, открывая дверь в комнату с
маленьким окном, возле которого стоял заляпанный кровью стол. – Не у
всех ресторанов есть свой собственный мясник. Хотя это очень удобно, -
похвастался он, таща Рана мимо освежеванных и обезглавленных телят,
свиней, кроликов, птиц…
- Еще мы держим тут дичь. От
неофициальных поставщиков, иначе выходит невыгодно. Не всегда, конечно,
но я и сам предпочитаю не покупать у официальных. У них дичь не такая
свежая. А вот то, что отличает нас от обычного каджуно-креольского
ресторана, - он открыл коробку, битком набитую маленькими, очень
знакомыми с виду птичками, еще сохранившими свое разноцветное оперение.
– Голуби, - сказал он. – Люди считают их летающими крысами, но на самом
деле на вкус они недурны. Хотя эти выращены не в городе. Вряд ли тебе
удастся настрелять их на Джексон-сквер, хотя если кто-нибудь попробует
это сделать, ему только поаплодируют.
Ран кивнул. В Токио тоже
была проблема с голубями, и даже в Киото люди начали поговаривать, что
их стало слишком много. Порой эти птички были вполне симпатичны, но в
целом Ае не нравились. По крайней мере, идея употребления их в пищу его
ничуть не покоробила. - И много ты их продаешь? – с сомнением спросил
он.
Фарф ухмыльнулся. – Ничего не остается, - уверил он Рана.
– Думаю, для людей это что-то вроде мести. Ну, понимаешь, съесть птицу,
которая насрала тебе на голову или на любимый свитер, особенно приятно.
- Это все, что вы продаете?
- Вовсе нет. У нас сезонные продажи. Сейчас их время, - он кивнул на голубей.
- У них свой сезон?
-
Не поверишь. И у цыплят, хотя мы их и продаем круглый год, - Фарф
закатил глаз. – У уток тоже, а поскольку сейчас сезон диких уток, мы и
их продаем. Кстати, турдукен из дикой утки намного лучше, чем из
выращенной на ферме, несмотря на легкий привкус.
- А вчера из какой я делал? – спросил Ая.
-
Выращенной на ферме, на кухне мы используем только такие. Хотя дикие
утки хорошо продаются, они сезонны, а мы должны соблюдать рецептуру.
Пара ребят на кухне занимается только турдукеном, он очень трудоемкий,
но хорошо продается.
- Представить не могу почему, - заметил Ая. – Он же чудовищно большой.
- Мы отправляем их корпорациям и отдельным людям, для банкетов, вечеринок и всего такого.
- А.
-
Еще сейчас сезон каплунов – на самом деле это кастрированные петухи, но
смотри не проговорись никому, - ухмыльнулся Фарф. – И еще гусей и
домашних уток. В том, что ты читал, мало написано про готовку дичи, так
что мне придется учить тебя самому. Но не сегодня.
Фарф вывел его из разделочной.
-
Теперь я отведу тебя в место, благодаря которому мы действительно
уникальны, - с гордым видом объявил он. Ая улыбнулся. Энтузиазм
Фарфарелло был так заразителен, что напряжение исчезло само собой,
сменившись искренним интересом.
Через заднюю дверь они вышли к
большому, обветшалому деревянному зданию с жестяной крышей, ютившемуся
на небольшом земельном участке ярдах в тридцати. Ая заметил это
строение, входя в ресторан, но особого внимания не обратил.
-
Это, - провозгласил Фарфарелло, открывая дверь, – владения Жан-Луи
Гастона, гения колбасного дела. Но если не хочешь нарваться на
неприятности, лучше зови его charcutier (колбасник - фр).
Ая шагнул внутрь и
едва устоял на ногах от ударившего в нос ядреного и пряного мясного
аромата. Четыре громадных холодильника занимали три стены крохотной
комнаты, а вдоль четвертой стоял длинный, заляпанный прилавок,
отделявший от остального помещения то, что можно было принять за
импровизированную кухню.
- ДжейЭл и его подмастерье делают все наши колбасы, а заодно и торгуют ими напрямую
со специализированными магазинами, мясниками, рынками и всяким таким. В этих холодильниках наши свежие сосиски – saucisses (сосиски, колбасы - фр.) - boudin noir, boudin blanc, saucisse de Toulouse, chaurice и так далее.
Ая
прошел за ним в следующую, большую и задымленную комнату, с потолка
которой гроздьями свисали сосиски, многие из которых выглядели так, как
будто на них был натянут носок. – Здесь, если дым еще не навел тебя на
очевидные выводы, хранятся копченые колбасы - andouille, tasso
– не совсем колбаса, но тоже делается тут – знаменитая ДжейЭловская
копченая колбаса из морепродуктов и результаты его многочисленных
экспериментов. Этого добра тут навалом, - Фарфарелло потыкал пальцем
висевшую рядом связку сосисок – зеленоватую и вообще на вид довольно
подозрительную. - Наверху – высушенные, некопченые сосиски – креольская
острая, сабодет, чесночная, телячья, де Лион и прочие. Сейчас нам туда
подниматься не нужно, я просто хочу, чтобы ты знал, где что найти, если
ДжейЭла не будет поблизости.
Большинство названий Ая помнил из
книг, но голова у него все равно пошла кругом. – И все это делают два
человека? – уточнил он. Это казалось невероятным.
Фарфарелло
пожал плечами. – Повара и посудомойщики время от времени помогают, но в
основном да, они вдвоем. ДжейЭл - настоящий маньяк. Мы много раз
обсуждали, спит ли он вообще.
- А где он сейчас?
- Скорее
всего, покупает мясо. Бойня у нас только для кухни. Для своих
экспериментов ДжейЭл закупает мясо сам. Однако Эрик должен быть здесь…
Словно
в ответ на его слова дверь распахнулась, впуская в комнату красивого
юношу с кожей цвета кофе и копной жестких волос. Ая успел разглядеть за
его спиной узкую лестницу наверх.
- О, Фар! – Эрик закрыл дверь,
выключил плеер и снял наушники. – Не знал, что ты здесь. У нас новый
повар? Какая милашка, - воскликнул он, подмигивая и широко улыбаясь Ае.
Впрочем, от ответного взгляда Рана улыбка мгновенно увяла.
Фарфа происходящее явно позабавило. - Эта «милашка» - Ран, мой новый су-шеф. Поздоровайся с Эриком, Ран.
Скрыв
потрясение от того, что Фарфарелло использовал его настоящее имя, – он
и представить не мог, что тот его знает, но, похоже, бывший псих вообще
много чего о нем знал - Ран скрестил руки, сердито глянул на босса и
повернулся к вновь вошедшему. – Здравствуй, Эрик, - низко и угрожающе
выговорил он.
Подмастерье побледнел. – Ох…эээ… извини, приятель.
Я не… Я просто увидел твое лицо, - он запнулся и продолжил нарочито
бодрым тоном. – Кстати, Фар! Ты что-то хотел?
- Нет, мы уже уходим. Возможно, позже, - Фарфарелло двинулся к выходу.
- Отлично! То есть, да, мы всегда здесь! В любое время! Только скажи!
Фарф остановился и обернулся к нему.
- Эрик?
- Да, сэр?
- Надень обратно свои наушники и заткнись ко всем чертям.
- Затыкаюсь ко всем чертям, сэр. Как скажете, сэр! – прощебетал Эрик, надевая наушники.
Усмехаясь про себя, Ая вышел вслед за своим новым работодателем.
- Фарф, - окликнул он. – Почему ты назвал мое настоящее имя?
Тот
оглянулся и остановился. – Не хочу слушать каждый день «Хая, Ая!» У нас
уже работает Ранди, поэтому есть надежда, что тебя не очень будут
доставать дурацкими шутками. Плюс, Ран звучит более по-мужски даже на
английском. А что, ты не хочешь, чтобы тебя называли настоящим именем?
- Да нет, ничего, - Ран вздохнул. – Но хотелось бы, чтобы меня спрашивали, прежде чем так представлять кому-то.
- Если бы я спросил, ты бы ответил «нет».
- Это мое право, нет? Это мое имя, - немного раздраженно ответил Ая.
-
Да, это твое право - сказать «нет», если тебя спрашивают. Поэтому я и
не спросил, - улыбаясь, разъяснил Фарф и, открыв дверь, придержал ее,
ожидая, что Ран войдет за ним следом.
Но Ая остался стоять на
месте, пытаясь разобраться, злиться ему или нет. Наверное, он должен
был злиться. Оглянувшись, Фарфарелло вздохнул, отпустил сразу же
захлопнувшуюся дверь и пошел обратно. Ая смотрел на дверь, но когда
широкоплечая фигура в белом перегородила ему обзор, повернул голову и
уставился на стену. Ему хотелось обдумать сказанное Фарфом, а думать и
одновременно смотреть в единственный глаз бывшего Шварц у него не
выходило.
Взяв Аю за подбородок, Фарфарелло развернул его к
себе лицом, чтобы посмотреть прямо в глаза. Ран не сопротивлялся. – Не
раздувай из мухи слона, Ая, - предостерег шеф-повар «Thibodeaux»». –
Если для тебя это много значит…
- Не значит, - прервал Ая. – Дело не в имени. Дело в прецеденте. Мне это не нравится.
Фарф кивнул. – Жить с этим сможешь?
Ран сдвинул брови. – Конечно, смогу.
- Хорошо, - Фарфарелло вернулся к двери и снова открыл ее. – Тогда пойдем.
Ая раздраженно вздохнул и шагнул вперед.
******
-
Должен тебя предупредить, - сказал Фарфарелло Рану, уже в третий раз
пытающемуся поджарить телячьи кости для мяса под соусом деми-глейс и не
спалить их при этом. – Все ребята тут любители соленых шуток.
Выражаются они обычно на испанском – ты знаешь испанский?
Ая покачал головой, не отрывая взгляда от духовки.
-
Хорошо. Я тоже не знаю, но ругаться уже могу, как на родном. Тебя как
только не будут обзывать, главное – не обижаться и не оставаться в
долгу.
Ран повернул голову и приподнял бровь.
Фарф
ухмыльнулся. – Просто не оскорбляйся, если тебя начнут называть
pato (мальчик для битья - исп.), cabrón (козел, рогоносец - исп.) , крысиной задницей или еще как-нибудь на
английском. Это просто значит, что ты им нравишься. А вот если тебя
начнут называть «мой друг», можешь начинать волноваться. Кроме Октавио,
он никого никогда не обзывает. Эй, на этот раз ты их не спалил, так
держать, петух гребаный!
Поставив противень с костями на
разделочный стол, Ая, сдвинув брови, повернулся к Фарфу. Его губы
дрогнули, он фыркнул и наконец рассмеялся. – Что ты заканчивал -
спортивную площадку начальной школы?
- Почти, - Фарф широко
ухмыльнулся. – Пиратскую галеру. Ты что, не заметил повязку на глазу? –
он щелкнул по ней. – Я отчасти ожидал, что ты плохо все это воспримешь.
Рад, что это не так. У тебя неплохое чувство юмора, тут оно очень
пригодится.
- Aye, aye. Есть, кэп, - отозвался посмеивающийся
Ая. Пересыпав кости в одну из громадных кастрюль и залив их водой, он
начал готовить вторую порцию, когда услышал голоса, переговаривающиеся
на языке, который, видимо, и был испанским.
Поскольку он знал
теперь точное время готовки, то мог не волноваться, что не успеет
вынуть кости вовремя, и спокойно повернулся к вошедшим – двум мужчинам,
один из которых, с оливковой кожей и большими, ясными, черными глазами,
был высок, массивен, бородат, а второй – помоложе и потемнее - был одет
в мешковатые штаны и облегающую рубашку.
- Эй, Фар, красавчег, - прямо с порога начал последний. – Я уйду сегодня пораньше?
- Нет, - отрезал Фарф.
- Ой, да ладно! Я…
- Тебе есть чем сегодня заняться, Бан.
- Но, Фар…
- За работу, pajero (приятель -исп.)).
-
Гребаный chocha podrida (чокнутый извращенец - исп.) , ты все еще злишься из-за тех доставок?
– раздраженно спросил Бан. – Погоди, не отвечай. Это новый су-шеф?
Вынув кости из духовки, Ая повернулся, и Фарф начал их представлять. – Ран, это Эстебан, повар.
- Просто Бан, - перебил его тот, заработав предупреждающий взгляд.
-
А вот человек, знающий, что такое приличие и манеры, - Октавио, мясник.
Он плохо говорит по-английски и совершено точно не говорит по-японски,
так что прояви терпение. Это Ран, новый су-шеф.
Шагнувший вперед
Октавио взял одну руку Аи в две свои. Его ладони были большими и
сильными, на пальцах блестело несколько широких золотых колец. Взглянув
ему в лицо, Ран увидел одно из самых открытых и дружелюбных выражений,
какое когда-либо встречал у взрослых мужчин. И понял, что улыбается в
ответ.
- Ты и я, мы будем друзьями, да? – спросил Октавио, осторожно сжимая руку Аи.
- Конечно, - отозвался Ран, думая про себя - а почему бы и нет?
- Это хорошо, - улыбка здоровяка расширилась. Он погладил Аю по руке и отпустил его.
Бан
немедленно обнял Октавио за шею. – Пошли, идиота. Ты сможешь
поприставать к новичку попозже. Поможешь мне поддоны таскать, - он
практически вытащил более крупного мужчину из кухни к погрузчику.
-
Октавио очень странный, - заметил Фарф, и Ран повернулся к нему. –
Жизнь его поимела ничуть не меньше, чем любого другого, даже побольше,
чем некоторых, но при этом он самый искренне счастливый человек из
всех, что мне встречались. Он в мире с самим собой, предан своей жене и
детям, всем сердцем доверяет любому, пока ему не дают повода поменять
отношение. К тому же, он отличный мясник, - Фарф задумался. – Иногда
мне хочется вскрыть его и посмотреть, как он устроен, - пробормотал он
себе под нос, но тут же помотал головой, словно избавляясь от
навязчивой мысли. – Он был совершенно серьезен, когда говорил, что
будет твоим другом, так что тебе тоже следует к нему хорошо относиться.
Все здесь его любят, и если ты вызовешь его недовольство, тебя
подвергнут остракизму. К счастью, вызвать недовольство Октавио очень
сложно.
- Я учту это, - немного смущенно отозвался Ран.
-
Подойди сюда на секунду, Ая, - позвал Фарф, указывая ему на
единственное безукоризненно чистое место на том, что называл «линией».
– Это рабочее место Шона. Теперь оно принадлежит тебе, нравится ему это
или нет. А это, - продолжил он, снимая с полки наверху деревянную
коробку, – его ножи. Ванадиевые, легкие, почти не использованные. Они
сделаны на заказ, поэтому могут не совсем прийтись тебе по руке, но они
однозначно лучше того дерьма, которое я дал тебе на прошлой неделе.
Если захочешь, Каролло даст тебе новые, которые будут только твоими.
Открыв
коробку, Ая обнаружил в ней набор до блеска начищенных ножей, которые
выглядели совсем новыми. Очевидно, за ними хорошо ухаживали. Он достал
поварской нож и почти не почувствовал его веса. - Кто такой Каролло?
- Владелец-управляющий. Внук дона Каролло.
- Дон? Предполагается, что я его знаю? – Ая махнул пару раз ножом и перебросил его из руки в руку.
-
Дон в смысле мафиозный дон. Стал главой семьи в семьдесят. Сейчас ему
девяносто два, он все еще бегает трусцой каждой утро и дважды в год
ездит в Рио попользоваться услугами службы эскорта. Вряд ли ты с ним
столкнешься, но личность это примечательная.
- Хн, - Ая положил коробку на место, оставив поварской нож. – Что мне теперь делать?
-
Обустраивай место под себя, уверен, это займет у тебя немало времени.
Посмотри, где что лежит. Когда закончишь – двинемся дальше.
- Хай, - Ая присел на корточки и начал исследовать содержимое холодильного шкафа.
******
Ран
вернулся домой за полночь, вконец измотанный и мечтающий только о душе
и кровати. После, наверное, самого быстрого в жизни душа он обернул
полотенце вокруг бедер и поплелся в свою комнату, но диван в гостиной
попался ему раньше, и он решил, что тот ничуть не хуже.
Почти
шестнадцать часов работы… Фарфарелло сказал, что поначалу, когда он
только стал шеф-поваром, он ночевал в офисе при ресторане, вернее, спал
там урывками, фактически работая круглые сутки. Он уверил Аю, что такой
напряженный график у него будет только несколько недель, пока его не
понизят в должности. Это радовало, поскольку Ран не знал, сколько он
продержится, а ведь прошел только первый день. Продавать цветы было
намного легче, хотя Ая определенно не скучал по толпе визжащих, как
резаные поросята, школьниц. Работа наемником могла быть физически
изнурительной, но редко – много времени приходилось проводить, прячась
в ожидании цели. Хотя Ая имел обыкновение успокаиваться, часами
отрабатывая ката…
Ему надо возобновить тренировки. Он совсем вышел из формы.
Вспомнив
о графике на ближайшую неделю, он застонал. Ему надо встать в три утра,
чтобы пойти вместе с Фарфарелло на рыбный рынок, а завтра – в четыре, с
Октавио на мясной. Если только он не собирается вообще не спать
ближайшие сорок восемь часов, времени для ката у него не будет.
Ран нахмурился. В восемнадцать и даже двадцать он мог это сделать без особых усилий. Должно быть, он стареет.
«Feurig, двадцать пять - это не старость, если ты, конечно, не собираешься участвовать в Олимпийских играх».
В
гостиную вошел Шульдих, облаченный в блестящий синий халат, почти
одного цвета с его глазами. Ран поджал ноги, освобождая ему место на
диване. Шульдих сел и, положив ноги Аи себе на колени, начал
массировать ему ступни. Тот чуть не застонал от облегчения.
- Ну и как тебе работа с нашим бывшим психом? – мягко спросил Шульдих, разминая затекшие ноги.
Начинавший
понемногу засыпать Ая попытался вдумчиво ответить на вопрос. – Он…
обаятельный, - решил он. – Чрезвычайно рассудительный. Я и представить
себе не мог насколько. Он как тихий диктатор. Пока мне нравится с ним
работать.
Шульдих ухмыльнулся. – Да, Фарфа никогда нельзя было
назвать шумным, если только он не в модусе Берсерка или
Я-ненавижу-Бога. И ему хорошо удавалось скрывать свою рассудительность.
- Ёдзи спит? – сонно пробормотал Ая.
Шульдих шлепнул его по ноге и, заработав в ответ недовольный взгляд, рассмеялся. – Да, спит. Хочешь чаю, Feurig?
- Мне надо встать в три…
Шульдих
взглянул на него так, как будто он объявил о своем намерении пополнить
ряды морских пехотинцев. – Ты спятил. Сколько ты уже на ногах? Хотя
нет, не говори мне. Я принесу плед и можешь спа…
Его прервал
звонок сотового – судя по мелодии, Ёдзиного. Недовольно ворча, Шульдих
достал его, открыл и начал ругаться на немецком. Затем он осекся. –
Такатори?
Глаза Рана закрылись, и больше он ничего не слышал.
конец двенадцатой главы
|
